Черная простыня: мистика и тоска Петербурга

А над Петербургом, бестолково судьбу кляня,
Пролетает ночами чёрная простыня,
Ей хочется пахнуть крахмалом, мыться в тёплой воде, не иметь когтей,
Ей не нравится летать, воровать детей.

В старом квартале, где у колодца самое дно,
Девочка-девочка распахивает окно.
Где-ты-где-ты, чёрная простыня,
Прилети под окошко, услышь меня,
Помнишь, лето, жара, второй пионеротряд,
Мне тебя рассказывали не помню когда назад.

Моя тень велика и колеблется на стене,
Мне необходимо летать во сне
Над стеклянной рекой, над сутолочной строкой,
Над капризной сеткой, музыкой городской.
Но не держат меня ни весна, ни крылья письменного стола,
Все моря во мне и вода моя тяжела.
Отзовись, я не сплю и в лёгких туман коплю,
Прилетай ко мне — и я тебя постелю.

А над Петербургом, бестолково судьбу кляня,
Пролетает ночами чёрная простыня,
Ей хочется пахнуть крахмалом, мыться в тёплой воде, не иметь когтей,
Ей не нравится летать, воровать детей.
Ей снятся тихие вечера, шелест страниц, уют домашнего очага, а не этот бесконечный, промозглый ветер, несущийся над крышами, над шпилями, над застывшими в вечности фасадами. Она устала от этой свободы, которая оборачивается одиночеством, от этой власти, которая не приносит радости. Ей бы забыться в мягких складках, в аромате лаванды, стать частью обыденного, приземленного бытия, где нет места страху и трепету.

В старом квартале, где у колодца самое дно,
Девочка-девочка распахивает окно.
Ее лицо, освещенное тусклым светом уличного фонаря, полно ожидания. Она смотрит в ночное небо, ища среди мириад звезд тот единственный, знакомый силуэт. В ее глазах отражается не только ночная тьма, но и неосознанное стремление к чему-то неведомому, но родному. Может быть, она чувствует эту тоску, эту невысказанную просьбу, что исходит из самых глубин городской ночи.

Где-ты-где-ты, чёрная простыня,
Прилети под окошко, услышь меня,
Помнишь, лето, жара, второй пионеротряд,
Мне тебя рассказывали не помню когда назад.
Тот день, когда солнце пекло нещадно, а воздух был густым от запаха нагретой хвои и пыли. Мы сидели у костра, и старшая пионервожатая, с глазами, полными таинственности, рассказывала нам легенды. И среди них была история о черной простыне, что прилетает к тем, кто одинок в ночи, кто жаждет чего-то большего, чем обыденность. Тогда это казалось сказкой, игрой воображения, но сейчас, в этой тишине, в этой огромной, спящей ночи, эти слова обретают новый, пугающий смысл.

Моя тень велика и колеблется на стене,
Мне необходимо летать во сне
Над стеклянной рекой, над сутолочной строкой,
Над капризной сеткой, музыкой городской.
Эта тень – не просто отражение моего тела, это символ моей души, стремящейся вырваться из плена обыденности. Мне нужно уноситься прочь, в миры, где нет земных законов, где реальность переплетается с фантазией. Я хочу скользить над Невой, отражающейся в небе, над бесконечным потоком машин, над лабиринтом улиц, над звуками, что сливаются в единую, пульсирующую симфонию города. Это не просто желание, это потребность, зов природы, что таится внутри.

Но не держат меня ни весна, ни крылья письменного стола,
Все моря во мне и вода моя тяжела.
Весна приносит пробуждение, но не освобождение. Даже самые легкие слова, написанные на бумаге, не могут унести меня туда, куда стремится моя душа. Я несу в себе всю тяжесть океанов, всю глубину неизведанного. Моя сущность переполнена, я словно гигантский сосуд, наполненный самой жизнью, но не знающий, куда эту жизнь направить.

Отзовись, я не сплю и в лёгких туман коплю,
Прилетай ко мне — и я тебя постелю.
Я жду, не смыкая глаз, вдыхая влажный, холодный воздух, который словно туман оседает в моих легких. Я готов принять тебя, черная простыня, не как пугающее видение, а как долгожданную гостью. Я расстелю себя, открою все свои тайны, все свои желания, чтобы мы могли найти покой, слиться в этом ночном безмолвии, найти друг в друге то, чего нам так не хватает – понимание и забвение.