Раньше мы все часто видели неопознанные объекты,
Синий свет будил по ночам, и внезапно озарялись сады,
На столе голубела белая чашка, сияли вчерашние объедки,
О, эти лунные тени оставленной с вечера на столе зачерствевшей еды!
Словно неведомые маяки, эти вспышки света пронзали привычную темноту, превращая обыденное в загадочное. Небо, обычно скрывающее свои тайны, вдруг раскрывало их в этих мимолетных, но ярких явлениях. А предметы, казалось бы, потерявшие всякое значение в дневном свете, под покровом ночи обретали новую, призрачную жизнь, становясь частью какого-то неведомого ритуала.
Хотелось жить этой жизнью микроскопического героя,
Быть Сильноруким Нилом, вышагивающим по кладбищу с дохлой кошкой,
На белом пути каждую ночь вытягивалась большая,
Как от могилы, длинная тень от маленькой крошки.
Именно в этой миниатюрной вселенной, где каждый предмет становился гигантским препятствием, а каждый шорох — предвестником неведомых опасностей, рождалось желание стать её властелином, могущественным исследователем, покоряющим этот причудливый мир. Сильнорукий Нил, герой детских фантазий, олицетворял эту жажду приключений, это стремление к преодолению, пусть даже в масштабах крошечной комнаты. И тень, удлиняющаяся в лунном свете, становилась символом той грандиозности, которую можно было ощутить, взглянув на мир под иным углом.
А в небе сияла Земля, космический телевизор
В золотой и серебряный век таинственных сериалов,
Когда каждый кусочек сыра был египетским обелиском
В лунные ночи, и заснувшей Англией — серое одеяло.
Но взгляд не ограничивался земной поверхностью. Там, в бездонной черноте космоса, Земля представала не просто планетой, а мерцающим экраном, транслирующим бесконечные истории. Золотой и серебряный век — это эпоха, когда даже самые обычные вещи приобретали мистическое значение. Кусочек сыра, застывший на тарелке, мог показаться древним египетским обелиском, хранящим вековые тайны. А ночное небо, усыпанное звездами, превращалось в галерею загадочных сериалов, каждый из которых обещал раскрыть новые грани непознанного. Даже привычное серое одеяло, наброшенное на спящий город, ассоциировалось с образом заснувшей Англии, погруженной в свои сновидения.
Дома, двухэтажные чёрные сундуки, карты, лампы,
Спящие люди среди снежного, запорошённого барахла,
И каждый лист, оторвавшийся от полночной ноябрьской липы,
Летит, вращаясь, как заброшенная космическая станция, полная зла.
Окружающее пространство, наполненное привычными предметами, обретало черты таинственного логова. Дома, похожие на чёрные сундуки, хранили в себе не только спящих людей, но и множество нераскрытых секретов. Карты, некогда указывавшие путь, теперь казались загадочными шифрами, а лампы, освещавшие путь, создавали причудливые тени, преображающие реальность. Спящие люди, погруженные в свои сны, были частью этого грандиозного спектакля, где даже самое незначительное движение, как, например, падающий лист, могло стать символом чего-то величественного и одновременно пугающего. Этот лист, вращающийся в ночной темноте, подобно заброшенной космической станции, наполненной неведомым злом, подчеркивал ощущение хрупкости и уязвимости перед лицом огромного, непостижимого мира.
Фёдор Корандей.