Черепаховый рай

черепаховый рай
и двунадесятая речь,
сквозь одуванчики медленно смотрит смерть
и с расстояния в полруки и холста
чтобы смеяться потом смогла
лишь одна из ста.
лишняя, с липовой головой,
с губами во льду – в меду,
как медведицы краем поля бредут
сквозь темноту,
скованные темнотой,
в те края, что ловят их по одной,
где по дням как пух с одуванчиков он сдувал
и в лицо никого из них не узнавал,
и за руки выводил на свет
между речью и речью
и между да и нет
и от земли невидим, и от стекла вблизи,
сквозь одуванчики голос его сквозит

Галина Ермошина.

черепаховый рай
и двунадесятая речь,
сквозь одуванчики медленно смотрит смерть
и с расстояния в полруки и холста
чтобы смеяться потом смогла
лишь одна из ста.
лишняя, с липовой головой,
с губами во льду – в меду,
как медведицы краем поля бредут
сквозь темноту,
скованные темнотой,
в те края, что ловят их по одной,
где по дням как пух с одуванчиков он сдувал
и в лицо никого из них не узнавал,
и за руки выводил на свет
между речью и речью
и между да и нет
и от земли невидим, и от стекла вблизи,
сквозь одуванчики голос его сквозит

Галина Ермошина.

Смерть, подобно медленному прохождению сквозь пушистые головки одуванчиков, несет с собой тишину и забвение. Это не внезапный удар, а постепенное угасание, оставляющее лишь отголоски бытия. Расстояние в полруки и холста – это метафора близости смерти, когда она уже ощутима, но еще не полностью завладела. Это тот момент, когда жизнь, словно хрупкий цветок, готовится рассыпаться, и лишь немногие смогут удержаться на плаву, сохранить свою сущность.

«Лишь одна из ста» – эта фраза подчеркивает исключительность тех, кто сумеет противостоять всеобщему угасанию. Они – те, кто сохранил внутренний стержень, кто не поддался всеобщей апатии. «Липовая голова» – образ чего-то мягкого, податливого, но в то же время обладающего внутренней силой, как древесина липы. Губы «во льду – в меду» – это парадокс, сочетание холода и сладости, внешней отстраненности и внутренней теплоты. Это те, кто может казаться равнодушным, но на самом деле хранит в себе глубокие чувства.

Медведицы, бредущие по краю поля, – это символ силы и уязвимости одновременно. Они сильны, но их путь лежит сквозь темноту, где они сталкиваются с неизвестностью. «Скованные темнотой» – метафора внутренних страхов и ограничений, которые мешают им двигаться вперед. «В те края, что ловят их по одной» – это образ судьбы, которая подстерегает каждого поодиночке, испытывая на прочность.

«Как пух с одуванчиков он сдувал» – это образ быстротечности времени, когда годы пролетают незаметно, унося с собой воспоминания и лица. «И в лицо никого из них не узнавал» – это следствие забвения, когда даже самые близкие люди становятся чужими. «И за руки выводил на свет» – это акт освобождения, спасения из плена темноты и забвения. Этот выход на свет происходит «между речью и речью», «между да и нет», подчеркивая неопределенность и переходное состояние.

Его голос «от земли невидим, и от стекла вблизи» – это голос, который проникает сквозь все преграды, который невозможно уловить обычными способами. Он существует на грани видимого и невидимого, реального и метафизического. «Сквозь одуванчики голос его сквозит» – это финальный аккорд, где голос, подобно легкому ветерку, проносится сквозь поля одуванчиков, неся с собой послание о жизни, смерти и вечном перерождении. Этот голос – это вечный зов, напоминающий о хрупкости бытия и силе духа.