МУЧИТЕЛЬНЫЙ СОНЕТ
Едва пчелиное гуденье замолчало,
Уж ноющий комар приблизился, звеня…
Каких обманов ты, о сердце, не прощало
Тревожной пустоте оконченного дня?
Мне нужен талый снег под желтизной огня,
Сквозь потное стекло светящего устало,
И чтобы прядь волос так близко от меня,
Так близко от меня, развившись, трепетала.
Мне надо дымных туч с померкшей высоты,
Круженья дымных туч, в которых нет былого,
Полузакрытых глаз и музыки мечты,
И музыки мечты, еще не знавшей слова…
О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне,
Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!
Иннокентий Анненский.
МУЧИТЕЛЬНЫЙ СОНЕТ
Едва пчелиное гуденье замолчало,
Уж ноющий комар приблизился, звеня…
Каких обманов ты, о сердце, не прощало
Тревожной пустоте оконченного дня?
Мне нужен талый снег под желтизной огня,
Сквозь потное стекло светящего устало,
И чтобы прядь волос так близко от меня,
Так близко от меня, развившись, трепетала.
Мне надо дымных туч с померкшей высоты,
Круженья дымных туч, в которых нет былого,
Полузакрытых глаз и музыки мечты,
И музыки мечты, еще не знавшей слова…
О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне,
Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!
Иннокентий Анненский.
Эти строки, пронизанные глубокой меланхолией и жаждой подлинного бытия, отражают характерное для Анненского ощущение хрупкости и мимолетности жизни. Поэт стремится к остроте переживаний, к моменту полного слияния с реальностью, даже если это слияние означает саморазрушение. Образы, использованные в сонете, создают атмосферу внутренней борьбы и неудовлетворенности.
Начало стихотворения, где «ноющий комар приблизился, звеня», символизирует навязчивые, незначительные, но назойливые тревоги, которые вторгаются в тишину после ухода чего-то более значимого, например, летнего дня с его пчелиным гулом. Это переходное состояние, когда дневные заботы и утехи сменяются вечерней тоской, наполненной «тревожной пустотой». Сердце, как центр эмоциональной жизни, вынуждено прощать эти мелкие, но раздражающие неприятности, которые, тем не менее, омрачают уходящий день.
Следующая строфа раскрывает более глубокие, почти физические желания лирического героя. «Талый снег под желтизной огня» – это парадоксальное, но очень емкое сочетание. Талый снег – символ уходящей зимы, чистоты, но одновременно и чего-то утраченного, растаявшего, как и мечты. Желтизна огня – это свет, тепло, но также и цвет угасания, осени, или даже болезни. Этот образ может символизировать стремление к яркому, но в то же время преходящему моменту, к теплу, которое приносит облегчение, но не является вечным. «Сквозь потное стекло светящего устало» – стекло, запотевшее от дыхания, символизирует близость, интимность, но при этом и некоторую неясность, искаженность восприятия. Свет, льющийся сквозь него, «усталый», как будто сам мир истощился, потерял свою энергию. И, наконец, кульминация этой части – «прядь волос так близко от меня, так близко от меня, развившись, трепетала». Это образ желанной близости, нежности, возможно, воспоминание или мечта о любимом человеке. Повторение «так близко от меня» подчеркивает остроту желания, почти физическое ощущение присутствия, но при этом неосязаемость, ускользающую реальность.
Третья строфа переходит к более абстрактным, но не менее страстным желаниям. «Дымные тучи с померкшей высоты» – это образы, связанные с неопределенностью, с чем-то, что скрывает ясное небо, с атмосферой неясности и, возможно, печали. «Круженье дымных туч, в которых нет былого» – это метафора уходящего времени, перемен, когда прошлое уже не может быть восстановлено, а будущее туманно. Это ощущение потерянности в потоке времени. На этом фоне появляются «полузакрытые глаза и музыка мечты». Полузакрытые глаза – это состояние полусна, полуяви, когда реальность смешивается с фантазией. Музыка мечты – это идеальный мир, который пока еще не обрел конкретных форм, не выражен в словах. Это нечто тонкое, эфемерное, но обладающее огромной притягательной силой.
Последняя строфа является кульминацией и апофеозом этого стремления к полноте бытия. «И музыки мечты, еще не знавшей слова…» – это подчеркивает чистоту и неиспорченность этого идеального мира, который существует до его материализации, до его столкновения с реальностью. И затем следует отчаянный призыв: «О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне, чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!». Это предельное желание пережить что-то по-настоящему, испытать интенсивное чувство, будь то созидание («стать огнем») или разрушение («сгореть в огне»). Важно, чтобы это было подлинное переживание, а не иллюзия, не сон. Это жажда абсолютной жизни, даже если она будет короткой и трагической. Анненский, как и многие поэты его эпохи, искал в искусстве и в жизни моменты высшего напряжения, где человек может раскрыться во всей полноте своих возможностей, даже ценой саморазрушения.