Прикосновения дедушки перед смертью: вечный зов

я хотел сказать что перед смертью за несколько месяцев до смерти дедушка немного поменялся он всё больше стал обниматься и касаться меня раньше он всегда здоровался за руку а перед смертью стал дотрагиваться до меня тихонько и нежно стараясь не смущать касался плечей иногда даже лица мне кажется дул ветер смерти сильный ветр холодный и страшный и он держался за меня как за дерево как за травинку за корешок в болоте полном мёртвых его сдувало в окно его звала в потном окне его мама его школа в Завражном его молодые и старые могилы в земле чем больше проходит времени тем мне легче и спокойнее в какие-то моменты пьянства сна или редкого но великого счастья я забываю что он вообще был но уже который раз ко мне приходит мысль а вдруг он ещё держится там за меня вдруг ветер смерти сдувает бесконечно вдаль и чем дальше тем холоднее и страшнее и тем сложнее коснуться меня чтобы не слиться с пляской чёрного снега мой дедушка очень смышлёный он скорее всего сделал удлинитель из костей мёртвых пролетающих мимо него и поздно ночью когда я просыпаюсь от того что кто-то произносит «Витя» это не кто-то это мой дедушка костлявой на девяносто пять процентов рукой касается меня и продолжает жить продолжает ползти вперёд сползая назад в чёрные сугробы смерти

Виктор Лисин.

я хотел сказать что перед смертью за несколько месяцев до смерти дедушка немного поменялся он всё больше стал обниматься и касаться меня раньше он всегда здоровался за руку а перед смертью стал дотрагиваться до меня тихонько и нежно стараясь не смущать касался плечей иногда даже лица мне кажется дул ветер смерти сильный ветр холодный и страшный и он держался за меня как за дерево как за травинку за корешок в болоте полном мёртвых его сдувало в окно его звала в потном окне его мама его школа в Завражном его молодые и старые могилы в земле чем больше проходит времени тем мне легче и спокойнее в какие-то моменты пьянства сна или редкого но великого счастья я забываю что он вообще был но уже который раз ко мне приходит мысль а вдруг он ещё держится там за меня вдруг ветер смерти сдувает бесконечно вдаль и чем дальше тем холоднее и страшнее и тем сложнее коснуться меня чтобы не слиться с пляской чёрного снега мой дедушка очень смышлёный он скорее всего сделал удлинитель из костей мёртвых пролетающих мимо него и поздно ночью когда я просыпаюсь от того что кто-то произносит «Витя» это не кто-то это мой дедушка костлявой на девяносто пять процентов рукой касается меня и продолжает жить продолжает ползти вперёд сползая назад в чёрные сугробы смерти

Виктор Лисин.

Его прикосновения стали иными, словно он искал опоры в моей жизни, которую сам когда-то дал мне. Раньше, в дни его полного сил, он был скалой, непоколебимой, а теперь, на исходе, стал подобен иве, гнущейся под напором стихии, но всё же цепляющейся за землю. Эти прикосновения – не просто ласки, это отчаянные попытки удержаться, почувствовать связь с миром живых, пока его самого неумолимо тянет неведомая сила. Я вспоминаю его руки, крепкие, рабочие, привыкшие к земле и инструментам. Теперь они стали тонкими, с выступающими венами, словно карта прожитых лет, и каждое движение, каждый намёк на касание, были наполнены такой нежностью, что сердце сжималось от боли и сострадания.

Ветер смерти – это метафора, но она так точно описывает ощущение неотвратимости, всеобъемлющей пустоты, которая окутывала его, и, как следствие, меня. Он был как корабль, отчаливающий от берега, и я был последним якорем, за который он пытался ухватиться. Его взгляд, прежде полный жизни и юмора, потускнел, стал более отрешённым, устремлённым куда-то за пределы видимого. Он мог часами сидеть у окна, смотреть вдаль, и мне казалось, что он видит там не просто пейзаж, а зов, призыв из прошлого, из мест, где прошла его юность, где остались его близкие, где каждая тропинка хранит свои тайны. Завражное – это не просто название, это целый мир воспоминаний, который теперь, на пороге вечности, оживал с новой силой.

Иногда, в моменты слабости, когда усталость берёт своё, или когда случайная радость на мгновение отвлекает от гнетущих мыслей, я почти забываю о его уходе. Мир кажется обычным, солнце светит, люди смеются, и кажется, что всё это было, есть и будет, как прежде. Но потом, словно тень, возвращается этот вопрос: а что, если он там, в этой бескрайней, холодной дали, всё ещё держится? Что, если ветер смерти, унося его всё дальше, делает его прикосновения всё более слабыми, всё более трудноуловимыми? И от этой мысли становится ещё страшнее, ведь расстояние между нами увеличивается, и риск того, что его протянутая рука, пытаясь коснуться меня, растворится в этой ледяной пляске, становится всё реальнее.

Мой дедушка был человеком невероятной изобретательности, даже в мелочах. Он мог починить всё, что угодно, из ничего. Эта его черта, я думаю, помогла ему и в этом последнем, самом сложном испытании. Идея с «удлинителем из костей» – это, конечно, образ, но он отражает мою веру в его неукротимую волю к жизни, к контакту, к сохранению связи. Он не сдаётся, он ищет пути, пусть и такие призрачные, чтобы остаться рядом. И когда я просыпаюсь ночью от тихого, но настойчивого шепота своего имени, я знаю – это он. Это не случайный звук, не сон. Это его костлявая рука, пройдя сквозь завесу времени и пространства, находит меня, чтобы сказать: «Я здесь. Я всё ещё здесь». И в этом его упорстве, в этом его бесконечном ползке вперёд, даже когда он сползает назад, я вижу отражение самой жизни, которая борется до последнего вздоха.