Анализ стихотворения Натальи Явлюхиной

1.

красный цветок сорвал человека и дальше
цветет как поезд уходит дальше
как одного только ждет пустота
в амбарах, которой дурно от просверков ниток –
музыки, вынутой из живота
руководителем пыток. Этот цветок, яркий и властный, символизирует нечто, что вырывает человека из его обыденности, подобно стремительному поезду, уносящему вдаль. Он цветет, но это цветение сопряжено с ощущением неизбежной пустоты, ожидающей впереди, словно в заброшенных амбарах, где время застыло. Дурнота, исходящая от «просверков ниток», метафорически описывает тонкие, но проникающие связи, которые, подобно нитям, вытягивают из самого существа человека музыку – нечто глубоко личное, вынутое, как будто, из самого живота, и представленное на суд, подобно тому, как руководитель пыток извлекает признания. Здесь музыка становится орудием, обнажающим самые сокровенные части души, вызывая дискомфорт и боль.

2.

«если они поэты, то я не поэт, –
говорит человек вне огня, – и меня заберет
голубой на просвет леопард электричества – мед
и мушиная липкость деревянных темнот –
любящий эмбиент». Этот человек, находящийся «вне огня», то есть вне страсти, вне бури чувств, отрекается от поэзии, возможно, считая ее слишком интенсивной или чуждой его состоянию. Его отказ от поэтического статуса подчеркивает его отстраненность. Вместо этого его «заберет» нечто иное, более абстрактное и мощное – «голубой на просвет леопард электричества». Это образ, сочетающий в себе природную грацию и силу хищника с современным, искусственным светом. «Мед» здесь может означать сладость или, наоборот, вязкость, замедляющую движение, а «мушиная липкость деревянных темнот» – ощущение прилипания к чему-то старому, затхлому, лишенному жизни. Этот «леопард», любящий «эмбиент», намекает на приверженность фоновым, ненавязчивым, но всепроникающим звукам и состояниям, которые, возможно, и есть его истинное призвание, его новая, не поэтическая, но глубоко ощущаемая реальность.

3.

в небе один самолет и одна звезда
я сложу из них грусть небывалую, крепче смерти
пусть она спит в одеялах обрякших от льда
и лекарственных крыс после всего на свете. Наблюдение за одиноким самолетом, пронзающим небесную синь, и далекой, мерцающей звездой, становится отправной точкой для рождения «грусти небывалой». Эта грусть не похожа ни на что пережитое ранее, ее сила превосходит даже саму смерть, что подчеркивает ее всеобъемлющий характер. Она не активна, а пассивна – «спит», укрытая «одеялами обрякших от льда», что символизирует холод, застылость, возможно, эмоциональную или экзистенциальную. Присутствие «лекарственных крыс» добавляет тревожный, почти гротескный элемент, намекая на неестественность, на искусственное продление жизни или существования, на нечто, что пытается заглушить или вылечить эту глубочайшую грусть, но лишь подчеркивает ее болезненность. Эта картина – кульминация отчаяния и одиночества, ощущение полного опустошения после пережитого «всего на свете».

Наталья Явлюхина.