Человечество смерти
человечество смерти –
холодный свет
пахнущие хлоркой
тихие этажи
там вместо лета
стоит скелет
говорит: расскажи
я забыл, как устроена жизнь
у них идеальный порядок
но много догадок
про улиток, личинок
тычинок, поганок
пойдëм со мной, брат,
в мир пылинок или росинок
ляжем под древо, что скоро лопнет,
как облако яблок
чтобы что-то почувствовал, понял
бедный кадаврик
про великую музыку, сотканную из ошибок
человечество смерти –
это огромный паук
с тысячей рук
и ни одной из них лишней
он стучит тук-тук-тук
пустите меня я друг
я везде, я вокруг
но меня вам не видно, не слышно
в человечестве смерти
множеством важных наук
занимаются мозговые
учëные слизни
смотрят оттуда, из смерти
на летний цветущий луг
говорят: ну ну
так вот ты какая –
аномалия жизни
Алла Горбунова.
человечество смерти –
холодный свет
пахнущие хлоркой
тихие этажи
там вместо лета
стоит скелет
говорит: расскажи
я забыл, как устроена жизнь
у них идеальный порядок
но много догадок
про улиток, личинок
тычинок, поганок
пойдëм со мной, брат,
в мир пылинок или росинок
ляжем под древо, что скоро лопнет,
как облако яблок
чтобы что-то почувствовал, понял
бедный кадаврик
про великую музыку, сотканную из ошибок
человечество смерти –
это огромный паук
с тысячей рук
и ни одной из них лишней
он стучит тук-тук-тук
пустите меня я друг
я везде, я вокруг
но меня вам не видно, не слышно
в человечестве смерти
множеством важных наук
занимаются мозговые
учëные слизни
смотрят оттуда, из смерти
на летний цветущий луг
говорят: ну ну
так вот ты какая –
аномалия жизни
В этом царстве застывшего времени, где воздух пропитан стерильным запахом, а каждый шаг отзывается эхом в бесконечных коридорах, время течет иначе. Здесь нет смены сезонов, лишь вечное, безмятежное ожидание. Скелет, этот хранитель забвения, с призрачной улыбкой предлагает погрузиться в мир, где понятия «было» и «будет» сливаются в одно неразличимое «есть». Он жаждет услышать истории о том, как пульсирует кровь в жилах, как смеются дети, как шепчут деревья под летним дождем. Его знание о жизни исчерпано, осталось лишь смутное воспоминание, подобное тусклому отражению в зеркале.
Их мир – это мир совершенной логики, где каждая мысль выстроена в безупречную структуру, но именно в этой стройности кроется их слабость. Они пытаются постичь ускользающую суть бытия через наблюдение за мельчайшими проявлениями жизни. Улитки, медленно ползущие по влажной земле, с их спиральными раковинами, словно воплощение вечного цикла. Личинки, проходящие через метаморфозы, символизирующие преображение и рождение. Тычинки, несущие пыльцу, – вестники плодородия и продолжения рода. И даже поганые, цветы, распускающиеся в тени, – все это для них загадки, требующие разгадки. Они видят в них лишь фрагменты, но не могут собрать воедино всю картину.
«Пойдем со мной, брат», – звучит призыв, словно шепот ветра сквозь пустые залы. – «В мир пылинок, где каждая частица несет в себе отголосок прошлого, или в мир росинок, сверкающих бриллиантами на рассвете». Предлагается забыться под сенью дерева, чьи ветви готовы лопнуть от изобилия, словно облако спелых яблок, готовых сорваться вниз. Цель – пробудить в этом «бедном кадаврике», лишенном чувств и понимания, отклик на «великую музыку», что рождается из хаоса и ошибок, из непредсказуемости и несовершенства. Это музыка самой жизни, которую они, застывшие в своем совершенстве, утратили.
Человечество смерти – это не просто абстракция, а могущественная сила, подобная гигантскому пауку. Его тысяча рук – это все аспекты забвения, все пути, ведущие к нему, все возможности, которые он предлагает. Каждая рука неутомима, каждая выполняет свою функцию, сплетая сеть, окутывающую все сущее. Он действует незаметно, но неумолимо. Его стук – это не угроза, а приглашение. «Тук-тук-тук», – сигнализирует он. – «Пустите меня, я друг. Я часть вашего бытия, я то, что неизбежно. Я везде, я вокруг, но вы не можете меня увидеть или услышать, пока не достигнете определенной точки понимания».
В этом царстве, где преобладают законы небытия, собрались самые выдающиеся умы. Но их разум, лишенный плотской оболочки, превратился в нечто иное. «Мозговые ученые слизни» – так их можно назвать. Они изучают жизнь с высоты своего положения, с отстраненностью наблюдателя, которому чуждо ее тепло и страсть. Взирая на «летний цветущий луг» – символ буйства и полноты жизни – они лишь констатируют: «Ну ну. Так вот ты какая – аномалия жизни». Для них жизнь – это отклонение от нормы, странное, необъяснимое явление, которое они пытаются классифицировать и понять, но никогда не смогут по-настоящему почувствовать.
Алла Горбунова.