Стихотворение Владимира Навроцкого: Одиночество и Внутренний Мир

Смородина тёплая в половине пластиковой бутылки,
арбузная половина, наполовину же вычерпанная ложкой,
широкий оконный проём, за которым синее небо.
А где же тут кто-нибудь, с кем бы теперь поздороваться?

Смородина, ещё недавно сочная и ароматная, теперь утратила свою свежесть, её тёплый, немного тягучий сок растекается по поверхности пластиковой бутылки, словно печальное напоминание о лете, которое уже прошло. Арбузная половина, некогда полная прохлады и сладости, теперь лишь бледная тень былого величия, её мякоть, вычерпанная ложкой, оставила пустые борозды, напоминающие извилистые тропы в забытом краю. Широкий оконный проём, обычно приносящий в комнату свет и тепло, теперь кажется лишь порталом в другой мир, за которым простирается бездонное синее небо, такое же далёкое и недоступное, как и живое общение.

Ну вон на блестящем комоде усатая кошка-копилка —
огромная белая, с щелью в спине, в полоску синюю кошка —
вот вроде и всё условно живое, не считая арбуза, хлеба
и тёплой смородины (теперь она по́ полу катится, досками ловится).

Единственным, хоть и не совсем живым, обитателем этой уединённой комнаты является кошка-копилка. Её блестящая поверхность отражает тусклый свет, а усы, словно антенны, тянутся в разные стороны, будто пытаясь уловить хоть какой-то звук, хоть какое-то движение. Белая, с глубокой синей полоской, она кажется огромной, но её назначение — хранить мелочь, а не дарить тепло. И даже она, этот безмолвный свидетель, лишь условное подобие жизни, как и остатки арбуза, как засохший кусок хлеба, как та самая смородина, которая, потеряв свою первозданную форму, теперь бесцельно катится по полу, попадая под ноги, словно случайный свидетель чьей-то внутренней драмы.

Короче, тут нет никого; да, в общем-то, и не надо.
О чём говорить с живыми, говорить-то и некому, кстати —
ведь я-то смотрю снаружи, из ледяного ада.
А как бы мне внутрь-то попасть, хотя бы вон наволочкой на кровати.

Пустота комнаты становится почти осязаемой, пропитанной тишиной и одиночеством. Нет никого, с кем можно было бы разделить этот момент, нет никого, с кем можно было бы обменяться парой слов, даже банального «здравствуй». И, как ни парадоксально, это отсутствие живых существ не вызывает горечи, скорее — смирение. Зачем говорить с теми, кто не сможет понять, кто не сможет услышать? Внутренний диалог, который ведёт лирический герой, гораздо важнее любых внешних бесед. Ведь он смотрит на этот мир, на эту комнату, извне, из своего собственного «ледяного ада» — состояния отчуждения, холода и безысходности. Этот ад может быть как реальным местом, так и метафорой душевного состояния, где царит холод одиночества и непроницаемая стена непонимания. Желание попасть внутрь, обрести тепло и уют, становится навязчивой идеей. Не обязательно стать полноправным участником жизни, достаточно хотя бы прикоснуться к ней, ощутить её присутствие. Даже просто оказаться наволочкой на кровати — символом покоя и уединения — уже было бы шагом к спасению от ледяного плена. Это стремление к близости, к возможности почувствовать себя частью чего-то большего, чем собственное отчуждение.

Владимир Навроцкий.