Полной жизни
в жёлтых тенях стволы груш,
сухие розы и стойкий шиповник,
ими только и держится над ручьём
то что как будто бы твёрдым должно быть,
певчими, а не плавучими птицами,
и к их тонким клювам, блестящим глазам
вода тянется — вязкая, и не удержишь.
радость. не сомну в руке,
не загляну в завязь, когда из-под снега
цветы со мной станут делиться ухваченными лучами,
насмотрюсь лучше на солнце, чтобы всё стало тенью.
стоят чужие стены,
по ту сторону, может быть, идёт разговор, и на ветру
как часы у меня стучит сердце.
Анна Глазова.
Полной жизни
в жёлтых тенях стволы груш,
сухие розы и стойкий шиповник,
ими только и держится над ручьём
то что как будто бы твёрдым должно быть,
певчими, а не плавучими птицами,
и к их тонким клювам, блестящим глазам
вода тянется — вязкая, и не удержишь.
радость. не сомну в руке,
не загляну в завязь, когда из-под снега
цветы со мной станут делиться ухваченными лучами,
насмотрюсь лучше на солнце, чтобы всё стало тенью.
стоят чужие стены,
по ту сторону, может быть, идёт разговор, и на ветру
как часы у меня стучит сердце.
Анна Глазова.
Эти строки, словно моменты застывшего времени, передают ощущение хрупкости бытия и одновременно его непреодолимой силы. Жёлтые тени, падающие на стволы груш, создают атмосферу увядания, но в то же время подчёркивают красоту осени, её богатую палитру. Сухие розы и стойкий шиповник — символы прошедших страстей и выживших чувств. Они, казалось бы, обречены на забвение, но именно они, «ими только и держится над ручьём», создают опору, придают устойчивость тому, что должно быть прочным. Ручей, символ неуловимости и постоянного движения, оказывается подвластным этой хрупкой, но стойкой основе.
Поэтесса противопоставляет «певчих, а не плавучих птиц». Птицы, поющая душа, должны быть земными, закреплёнными в реальности, а не уносимыми течением. Но даже к ним, к их «тонким клювам, блестящим глазам», вода тянется «вязкая, и не удержишь». Это метафора неизбежности перемен, того, что даже самые прочные связи и самые явные опоры могут быть подточены временем и обстоятельствами. Вода, как символ жизни, эмоций, потока времени, неумолима.
«Радость. не сомну в руке». Радость — это не материальный объект, который можно сжать или почувствовать физически. Она эфемерна, как дыхание, как солнечный луч. Её нельзя удержать, как нельзя удержать «завязь», предвещающую будущее плодоношение. Эта завязь, скрытая под покровом снега, символизирует надежду, потенциал, который ещё не раскрылся. Но поэтесса предпочитает не заглядывать туда, не пытаться предвосхитить будущее. Она «насмотрюсь лучше на солнце, чтобы всё стало тенью». Это парадоксальное желание, которое говорит о желании постичь суть вещей через их противопоставление. Солнце, дарующее свет и жизнь, становится источником тени, показывая, что даже в самом ярком свете есть место для укрытия, для уединения, для размышлений.
«Стоят чужие стены». Эти стены — метафора границ, разделений, непонимания. Они отгораживают личное пространство от внешнего мира. «По ту сторону, может быть, идёт разговор». Этот разговор может быть любым – диалогом близких людей, общественными дискуссиями, внутренними монологами. Но он остаётся за стеной, недоступный, чужой. И в этой изоляции, в этой тишине, «на ветру как часы у меня стучит сердце». Сердцебиение становится единственным, но очень явным свидетельством жизни, её неумолимого хода. Это ритм, который невозможно заглушить, который напоминает о собственной уязвимости и в то же время о силе, заключённой в каждом ударе. Жизнь, полная таких контрастов – хрупкости и стойкости, света и тени, близости и отдалённости – ощущается в каждом слове.