Фонарики над водой: Анализ стихотворения Игоря Булатовского

Фонарики над водой,
фонарики на воде.
Когда ты был молодой,
ты был нигде.

Между рекой и не-
верным слезным огнем,
видящим, как во сне,
все, что сгорело в нем.

Ты горел на мосту
между этим и тем,
в эту смотря и в ту
сторону, в тьму и в темь.

Теперь ты здесь. Уходя
по Английской, учти:
дальше верфей дождя
напрямик не уйти.

Приходится повернуть
налево… (Куда ж еще?
Не в эту ж тихую муть —
дождевым прыщом!)

…И сказать, повернув:
«Родненький мой, золотой!
Я — только желтый клюв.
Накорми меня пустотой!»

Здесь тому, кто убит,
врач не нужен — ему
важен брошенный вид:
поклонись — и во тьму.

Александр, тут везде
тавтология, свет,
тот, что светит в воде,
тот, которого нет,

тот, который глядит
уходящему вслед
или делает вид,
что ушедшего нет.

Игорь Булатовский.

Фонарики над водой,
фонарики на воде.
Когда ты был молодой,
ты был нигде.

Между рекой и не-
верным слезным огнем,
видящим, как во сне,
все, что сгорело в нем.

Это состояние неопределенности, когда прошлое уже позади, а будущее еще неясно, подобно мерцающему огню, отражающемуся в воде. Этот огонь — символ воспоминаний, которые, подобно сгоревшим деревьям, остались лишь пеплом в памяти, но их отблески продолжают тревожить душу. Образ «слезного огня» подчеркивает эмоциональную боль и утрату, сопровождающие это состояние.

Ты горел на мосту
между этим и тем,
в эту смотря и в ту
сторону, в тьму и в темь.

Мост здесь выступает как метафора перехода, места, где человек находится на грани двух миров, двух состояний бытия. «Этим» и «тем» — это прошлое и будущее, реальность и иллюзия, жизнь и забвение. Взгляд, устремленный одновременно «в эту» и «в ту сторону», символизирует невозможность окончательно определиться, метания между желанием вернуться и стремлением двигаться вперед, но при этом ощущая лишь «тьму и темь» — неизвестность и страх.

Теперь ты здесь. Уходя
по Английской, учти:
дальше верфей дождя
напрямик не уйти.

Смена места действия, переход к конкретной топографии — «Английская» (вероятно, улица или набережная). Это может быть реальное место, но также и символическое пространство, олицетворяющее определенный этап жизни. «Верфи дождя» — это образ, сочетающий индустриальный пейзаж с природным явлением, создающий ощущение меланхолии, сырости и запустения. Прямой путь «напрямик» оказывается невозможным, намекая на необходимость обходных путей, на сложность достижения цели.

Приходится повернуть
налево… (Куда ж еще?
Не в эту ж тихую муть —
дождевым прыщом!)

Необходимость свернуть «налево» — это вынужденный компромисс, отклонение от намеченного пути. Вопрос «Куда ж еще?» подчеркивает ощущение безысходности, отсутствия других вариантов. «Тихая муть» — это состояние апатии, бездействия, в которое не хочется погружаться. Сравнение с «дождевым прыщом» — образ отталкивающий, подчеркивающий неприятность и незначительность этого состояния, которое, однако, кажется единственным доступным.

…И сказать, повернув:
«Родненький мой, золотой!
Я — только желтый клюв.
Накорми меня пустотой!»

Этот монолог — кульминация отчаяния и самоиронии. Обращение «Родненький мой, золотой!» может быть адресовано как близкому человеку, так и самой жизни, или даже высшим силам. «Я — только желтый клюв» — это признание собственной слабости, уязвимости, примитивности. Клюв, который ищет пищу, но вместо нее получает «пустоту». Это просьба о принятии, о понимании своей ничтожности, о том, чтобы быть накормленным именно отсутствием, потому что другого ничего нет.

Здесь тому, кто убит,
врач не нужен — ему
важен брошенный вид:
поклонись — и во тьму.

Образ «убитого» — это человек, сломленный, лишенный жизненных сил, возможно, духовно или морально. Ему не нужна помощь в традиционном смысле («врач не нужен»). Ему требуется лишь осознание и принятие своего состояния. «Брошенный вид» — это взгляд, полный обреченности и смирения. «Поклонись — и во тьму» — это призыв принять свою участь, смириться с неизбежным, с погружением в небытие.

Александр, тут везде
тавтология, свет,
тот, что светит в воде,
тот, которого нет,

тот, который глядит
уходящему вслед
или делает вид,
что ушедшего нет.

Обращение к Александру, возможно, к другу или читателю, как бы приглашает его к размышлению. «Тавтология» — повторение одного и того же, замкнутый круг, ощущение безысходности. «Свет» здесь парадоксален: он одновременно присутствует («светит в воде») и отсутствует («которого нет»). Это может быть свет надежды, угасающий в отражении, или свет памяти, который лишь напоминает об утраченном. Последние строки описывают этот двойственный свет: он наблюдает за уходящим, но при этом отрицает его уход, создавая иллюзию постоянства или, наоборот, подчеркивая тщетность попыток удержать прошлое.

Игорь Булатовский.