БАЛЛАДА ИСПАНСКОГО ТРАМВАЯ
Крамольные вычегды вышних локтей
кимвальные всполохи горних размеров
листали трамвайные всхляби дверей
на срезах кошачьих в глазах кавалера
лица половинчатый взгляд иноверца
касался поодаль граничащих встреч
иль медленный вздох на бегу иноходца
иль взрывы прыща соскользнувшего с плеч
такие пассажи намек узнавая
спешили граненым носам перешейка
придать полувыпуклость прыти трамвая
иль шею назвать полуласковым эйка
баллада вилась на щекастых обоях
как будто искось разомлевшего ига
и пляски встречались плешивых коббольдов
как слов сочлененье родившее книгу.
Владимир Эрль.
БАЛЛАДА ИСПАНСКОГО ТРАМВАЯ
Крамольные вычегды вышних локтей
кимвальные всполохи горних размеров
листали трамвайные всхляби дверей
на срезах кошачьих в глазах кавалера
лица половинчатый взгляд иноверца
касался поодаль граничащих встреч
иль медленный вздох на бегу иноходца
иль взрывы прыща соскользнувшего с плеч
такие пассажи намек узнавая
спешили граненым носам перешейка
придать полувыпуклость прыти трамвая
иль шею назвать полуласковым эйка
баллада вилась на щекастых обоях
как будто искось разомлевшего ига
и пляски встречались плешивых коббольдов
как слов сочлененье родившее книгу.
Владимир Эрль.
В этой балладе, словно в застывшем кадре, запечатлен момент, когда обыденность сталкивается с чем-то неуловимым, иррациональным, что проникает в ткань повседневности. «Крамольные вычегды вышних локтей» – это метафора, намекающая на скрытые, возможно, запретные мысли или предчувствия, которые исходят из некой высшей, непостижимой сферы. Эти мысли, подобно «кимвальным всполохам горних размеров», вспыхивают внезапно, ослепляя и завораживая, но при этом неся в себе нечто тревожное, как звук ударяющих кимвал.
Трамвай, этот символ городской суеты, становится здесь не просто средством передвижения, а порталом, открывающим двери в иные миры. «Трамвайные всхляби дверей» – это образ, передающий резкое, возможно, грубоватое движение, которое нарушает плавность восприятия. В этих дверях, словно в зеркалах, отражается нечто странное, «на срезах кошачьих в глазах кавалера». Кошачьи глаза – символ загадочности, хитрости, а возможно, и дикой, первобытной природы. «Срезы» же указывают на фрагментарность, на обрывки образов, которые складываются в единую, но при этом ускользающую картину. Кавалер, смотрящий в эти глаза, сам становится частью этого странного, мистического действа.
«Лица половинчатый взгляд иноверца» – это взгляд человека, не принадлежащего к общепринятым нормам, чужака, чье восприятие мира отличается от обыденного. Его взгляд «касался поодаль граничащих встреч», словно он чувствовал те невидимые нити, которые связывают людей и события, те точки соприкосновения, которые остаются незамеченными для большинства. Он улавливал тонкие намеки, предчувствия, которые витали в воздухе.
Далее следуют образы, подчеркивающие эту мимолетность, эту неуловимость момента: «иль медленный вздох на бегу иноходца». Иноходец – это стремительное движение, символ скорости и неудержимости, но даже в этом бешеном беге присутствует «медленный вздох», который выдает скрытую усталость, грусть или, возможно, задумчивость. Это контраст между внешним и внутренним, между скоростью жизни и глубиной переживаний. «Иль взрывы прыща соскользнувшего с плеч» – это образ, который вносит элемент гротеска и абсурда, подчеркивая неожиданность и нелепость некоторых событий, которые, подобно прыщу, появляются внезапно и так же внезапно исчезают, оставляя после себя лишь смутное воспоминание.
«Такие пассажи намек узнавая» – здесь «пассажи» следует понимать не только в прямом смысле, как едущих в трамвае, но и как метафору для мыслей, ощущений, впечатлений, которые пассажиры трамвая, а возможно, и сам автор, улавливают в окружающей действительности. Эти «пассажи» – это нечто большее, чем просто случайные наблюдения; они несут в себе некий «намек», скрытый смысл, который требует расшифровки.
«Спешили граненым носам перешейка / придать полувыпуклость прыти трамвая» – это сложное, многослойное описание. «Граненые носы» могут относиться к чертам лиц пассажиров, подчеркивая их резкость, угловатость, или же к элементам городской архитектуры, которые создают ощущение жесткости и определенности. «Перешеек» – это узкое пространство, символизирующее переход, связующее звено. «Придать полувыпуклость прыти трамвая» – это попытка придать ускользающей, эфемерной «прыти» трамвая, его неуловимой энергии, какую-то более осязаемую форму, сделать ее более заметной, но при этом сохранить ее динамичность.
«Иль шею назвать полуласковым эйка» – это образ, полный нежности и некоторой фамильярности. «Эйка» – это восклицание, зов, но в данном случае оно «полуласковое», что придает ему двусмысленность, намекая на скрытое влечение или, возможно, на попытку установить более интимный контакт. «Шея» – это чувственная часть тела, а «полуласковое» обращение к ней создает атмосферу недосказанности и интриги.
«Баллада вилась на щекастых обоях / как будто искось разомлевшего ига» – здесь баллада, как повествование, обретает физическое воплощение, «виясь» на «щекастых обоях». «Щекастые обои» – это образ, создающий ощущение уюта, но в то же время некоторой приземленности, обыденности. Однако даже в этой обыденности баллада проявляет себя «искосью разомлевшего ига». «Иго» – это тяжелая, гнетущая сила, но здесь оно «разомлевшее», то есть утратившее свою остроту, ставшее вялым, но при этом все еще присутствующее, как тень. «Искось» – это косой, непрямой взгляд, который может означать скрытую угрозу, насмешку или же просто нежелание прямо смотреть на вещи.
«И пляски встречались плешивых коббольдов / как слов сочлененье родившее книгу.» – завершающая строка, полная сюрреализма и игры слов. «Плешивые коббольды» – это странные, возможно, уродливые существа, которые, тем не менее, «пляшут». Их пляски, столь же нелепые и абсурдные, как и сама ситуация, сравниваются с «слов сочлененьем, родившим книгу». Это означает, что даже самые странные, несвязные, на первый взгляд, элементы могут складываться в нечто целое, в некое произведение, в данном случае – в книгу, или, в контексте стихотворения, в саму эту балладу. Это подчеркивает идею о том, что поэзия, искусство способны находить красоту и смысл даже в самых неожиданных и хаотичных проявлениях жизни, преобразуя их в нечто значимое и запоминающееся.