РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ОДА

как нас мало в природе чем свет сосчитал и сбился
в большинстве своем кворум из мрамора или гипса
а какие остались что в бостоне что в москве
кто в приюте для странников духа кто с круга спился
собирайтесь с аэродромов по мере списка
вот проснешься и думаешь где вы сегодня все

состоимся и сверим что мы кому простили
на коре зарубки круги на древесном спиле
только день в году для кого эта ночь темна
а потом как в лувре друг другу в лицо полотна
потому что раз рождены то бесповоротно
нежные словно из звездной пыли тела

это хвойное небо под ним пастушки коровки
всех хвостатых и без бегом достаем из коробки
старичок с топориком ослик и вся семья
с колыбели как мы добыча клинка и приклада
как умел любил и не ведал что бог неправда
мы убили его и живем на земле всегда

даже веру в фантом за такую любовь заочно
мы прощаем ему то есть я совершенно точно
как обязан прощать а другие поди пойми
вот у люльки круком в канители в крашеной стружке
человечки-венички плюшевые игрушки
да сияет сегодня всем звезда из фольги

в этом сонме зверей рождество твое христе боже
так понятно живым и с судьбой человека схоже
соберемся по списку когда истекает год
заливает время запруды свои и гати
и две тысячи лет нам шлет дитя на осляти
если бога и нет нигде то дитя-то вот

скоро снова к столу простите что потревожу
я ведь сам пишу как привык то есть снявши кожу
лоскуты лица развесив перед собой
те кого уместил в вертеп в еловую нишу
это вы и есть а то что я вас не вижу
не толкуйте опрометью что лирник слепой

праздник прав а не святочный бог когда-то
наши дети в яслях и гусеницы и котята
минус мрамор и гипс но в барыше любовь
у истока вселенной подсмотрев это слово
я с тех пор как двинутый снова о ней и снова
и не стихну пока язык не ободран в кровь

Алексей Цветков.

Размышления о малочисленности и разобщенности человечества, о тех, кто потерял свой путь, кто ищет приют для духа или спился, звучат как призыв к единению. В этот особенный день, когда ночь темна, мы должны собраться, сверить свои прощения, вспомнить зарубки на коре, круги на древесном спиле – следы прожитых лет и ошибок. Мы рождены бесповоротно, наши тела нежны, словно из звездной пыли, и в этот день мы должны осознать свою связь друг с другом.

Под хвойным небом, среди пастушек и коровок, мы достаем из коробок наши детские воспоминания: старичка с топориком, ослика, всю семью. С колыбели мы – добыча, жертвы обстоятельств, но мы любили, не ведая, что бог может быть неправдой. Мы убили его, но продолжаем жить на земле, неся в себе эту двойственность.

Мы прощаем даже веру в фантом, потому что любовь обязывает к прощению. У люльки младенца, в канители, в крашеной стружке, среди человечков-веничков и плюшевых игрушек, сияет звезда из фольги – символ надежды, пусть и искусственной.

В этом сонме зверей, в этом рождестве, христе боже, мы находим понимание, схожее с человеческой судьбой. Когда истекает год, мы собираемся по списку, и две тысячи лет нам шлет дитя на осляти. Даже если бога нет, дитя – вот оно, реальное, живое.

Я пишу, как привык, сняв кожу, развесив лоскуты лица. Те, кого я уместил в вертеп, в еловую нишу, – это вы. Если я вас не вижу, не думайте, что я слепой лирник. Праздник – это право, а не святочный бог. Наши дети в яслях – это и гусеницы, и котята. Минус мрамор и гипс, но в барыше – любовь. У истока вселенной, подсмотрев это слово, я с тех пор снова о ней и снова, не стихая, пока язык не ободран в кровь.