Позвоночник: Нарядная тяжесть боли и надежда на исцеление

О, позвоночник! Жемчуга ли нитка
рассыпаться готова от избытка
нарядной тяжести, дороговизны, шика –
и заскакать по полу белым градом.
Так ты, разбит своим карманным адом,
лежишь ничком на самой кромке крика.
В изгибах тайных, в скрежете суставов,
ты носишь груз прожитых лет и нравов,
отражая в боли наши все права
на эту жизнь, что так хрупка, права.
И кажется, вот-вот, еще мгновенье,
и треснет нить, и кончится терпенье,
и рассыплется все, что так хранили,
что так ценили, что в себе носили.
Нарядная тяжесть – это не просто вес,
это груз забот, что несет наш крест.
Дороговизна – цена здоровья, утрат,
шик – маскарад, что скрывает наш ад.

А был такой мужчина, Пал Иваныч.
Он распинал больных, как на кресте,
на теле собственном, и щелкало везде
под пальцами, и проходило за ночь.
Он был не просто костоправ, а маг,
чей дар исходил из глубин веков.
Его прикосновение – как благо,
снимающее тяжкий гнет оков.
К нему стояли согнутые люди
с рентгеновскими снимками в перстах,
где каждый снимок – летопись их судеб,
их боли, страхов, спрятанных в местах.
И щелкало у них во всех местах,
где застарела боль, где жизнь застыла,
и расправлялись вогнутые груди,
словно заново рождаясь, оживали.
Он видел суть, он чувствовал изъян,
и пальцы его, словно резчик тонкий,
исправляли каждый изгиб, как план,
возвращая телу стройность и покой.
Его кабинет – храм, где царил покой,
где страждущие находили утешенье,
где тело, словно струны, обретало строй,
и боль уходила, словно сновиденье.

Короче, сотвори себе кумира,
чтоб тупо не простаивала лира,
чтоб злой жучок ее не обглодал.
Чтоб внутренний костер не голодал.
Кумир – не идол, вылепленный в глине,
а вдохновенье, что живет в глубине.
Он может быть в искусстве, в знании, в труде,
в любви, что сердце греет в холоде.
Пусть будет то, что душу наполняет,
что мысли возвышает, сердце греет.
Чтоб жизнь не стала серой вереницей,
а каждый день – особенной страницей.
Чтоб творчество, как птица, расправляло крылья,
и не давало разуму остыть, забыться.
Чтоб этот внутренний огонь не угасал,
а страсть к познанию и жизни пылала.

О, Пал Иваныч, вынь мою болячку
и сердце суетливое впридачку,
на полотне рентгеновского снимка
чтоб от меня остались сон и дымка,
невнятная оскомина долгов
и бледная мозоль от жемчугов.
Пусть боль моя, как тень, растает в свете,
а сердце обретет покой в рассвете.
И пусть на снимке, что останется от нас,
лишь отзвук жизни, легкий, как экстаз,
оскомина от недосказанных слов,
и след от боли, что не знает оков.
Пусть будет все, что было в жизни нашей,
лишь отголоском, тихим, нежным, кашим,
а тело – чистым, словно лист бумаги,
готовым к новым встречам, новым благим.

Татьяна Риздвенко.