СТАНСЫ В АПРЕЛЕ 2014 ГОДА
Зверь начинает есть падаль с жёлтых
и серо-розовых потрохов:
гладкое втягивать, рыхлое брать частями.
Птица, напротив, бьёт повыше атланта,
входит со стороны мозжечка — и гран-при!
Словно хищник, выслеживающий добычу, или хирург, препарирующий тело, зверь методично разделывает останки, его инстинкты подсказывают, где искать питательные соки. Птица же, более утонченная в своей жестокости, нацелена на самые нежные и жизненно важные части, словно стремясь к самому центру существования, обретая в этом свой триумф. Этот контраст в способах пожирания подчеркивает различие между грубой силой и изощренной хитростью, между первобытным голодом и более сложными, почти ритуальными действиями.
Из всех кафе в центре города
мы теперь предпочитаем подвальчик.
Еду не заказываем, с собою носим орехи
на случай, если застрянем на пару дней.
Разливаем на слух портвейн, бормочем нестройным хором:
я устал от сомнений, от латексных причиндалов,
от этой вечной игры в притворство, где каждый жест выверен, каждый взгляд — маска. В подвальчике же, в полумраке, где воздух пропитан запахом сырости и чего-то неуловимо древнего, мы находим свое убежище. Здесь нет необходимости в фальшивых улыбках и пустых разговорах. Орехи — это наш символ самодостаточности, нашей готовности к любым поворотам судьбы, к любым задержкам, которые может подкинуть жизнь. Портвейн, разливаемый на слух, не по меркам, а по ощущениям, вливается в нас, притупляя бдительность и развязывая языки. Наши голоса сливаются в нестройный хор, где каждый выкрикивает свою боль, свою усталость от фальшивого мира, от излишней политкорректности, от навязанных стандартов.
Вскрытая спустя неделю яма —
как орхидейное поле в дюнах —
лилово-алые дочерна внутренности,
бледные яйца целуются —
бритые головы новобранцев.
Эта сцена, столь же отвратительная, сколь и завораживающая, становится метафорой чего-то необратимо измененного, чего-то, что утратило свою первоначальную форму и чистоту. Яма, как символ опустошения или жертвы, расцветает в своей жуткой красоте, подобно экзотическим цветам, растущим в самых неожиданных местах. Внутренности, словно лепестки, переливаются от лилового до черного, а бледные яйца, символ зарождения новой жизни, здесь кажутся невинными жертвами, целующимися в своем предсмертном ужасе. Бритые головы новобранцев, символизирующие потерянную индивидуальность и готовность к жертве, завершают эту картину обреченности и трансформации.
Лента за лентою — из моря исходит червь —
пурпур, лазурь, эмаль, по ободку горизонта —
руны доверчивый падаль и экскременты.
Море, источник жизни, здесь становится источником чего-то иного, чего-то зловещего. Червь, выползающий из его глубин, несет с собой не обновление, а разложение. Цвета, которые мы привыкли ассоциировать с красотой и гармонией — пурпур, лазурь, эмаль — теперь окрашены в оттенки упадка. Горизонт, обычно символ надежды и бесконечности, здесь становится лишь ободком, очерчивающим пределы катастрофы. Руны, древние знаки, здесь не несут мудрости, а лишь констатируют факт: доверчивая падаль и экскременты — вот что остается после всего.
На дохлой лошади нельзя ускакать от погони,
но под нею можно укрыться от артобстрела;
вскоре закружится голова — и вот далеко внизу
тополя и мечети, пещеры и мозазавры;
морские коровы и морские ленивцы
пасутся в шерсти, в складках тяжёлой шкуры;
всё, что я хочу, — поужинать в кругу друзей.
В этой сюрреалистической картине мертвое животное становится одновременно и символом безысходности, и убежищем. Оно не поможет избежать преследования, но может защитить от разрушительной силы. Головокружение, вызванное этим странным опытом, переносит нас в иное измерение, где привычные ориентиры искажаются. Тополя и мечети, символы человеческой цивилизации, кажутся далекими и незначительными. Пещеры и мозазавры напоминают о древних временах, о безжалостной природе. Морские коровы и ленивцы, странные обитатели этого мира, пасутся в невообразимых условиях, подчеркивая абсурдность происходящего. И на фоне всего этого хаоса, единственное, чего желает лирический герой, — это простого человеческого тепла, ужина в кругу друзей, момента покоя и единения.
Павел Гольдин.