Видишь? Видишь? Ты ничего не видишь!

Видишь? Видишь? Ты ничего не видишь!

Это брандмауэр, т.е. слепая стенка,

там ещё три медведя, маша и мишки,

полустёршаяся такая картинка

вроде слепой кишки червя дождевого

память ты тут была но где не помнишь

чтоб не прийти слишком рано в гости когда на Садовой

с мамой скамейки песочница камни

гипсовый слепок гриба в рост мухомора

кто-то покрыл серобуромалиновой краской

в крапинку были ещё химеры

сивый мерин – горушка и ржавый савраска – качалка

кто это взял мои совок и ведёрко?

кто это съел пирожок из песка и лужи?

нет не садись на скамью береги подарки

нет не смотри наизусть под пеньком лёжа

Гали-Дана Зингер.

Видишь? Видишь? Ты ничего не видишь!

Это брандмауэр, т.е. слепая стенка,

там ещё три медведя, маша и мишки,

полустёршаяся такая картинка

вроде слепой кишки червя дождевого

память ты тут была но где не помнишь

чтоб не прийти слишком рано в гости когда на Садовой

с мамой скамейки песочница камни

гипсовый слепок гриба в рост мухомора

кто-то покрыл серобуромалиновой краской

в крапинку были ещё химеры

сивый мерин – горушка и ржавый савраска – качалка

кто это взял мои совок и ведёрко?

кто это съел пирожок из песка и лужи?

нет не садись на скамью береги подарки

нет не смотри наизусть под пеньком лёжа

Мир детства, такой хрупкий и ускользающий, предстает перед нами через призму утраченной, но не забытой памяти. Это мир, где реальность переплетается с фантазией, где простые детские предметы приобретают мифологическое значение. Брандмауэр, символически перекрывающий доступ к воспоминаниям, становится метафорой той невидимой преграды, которая отделяет нас от безмятежного прошлого. Три медведя, Маша и Мишки – герои знакомых сказок, оживают на полустёршейся картинке, приглашая нас в мир, где границы между игрой и реальностью размыты.

Слепая кишка червя дождевого – образ, подчеркивающий неполноту, фрагментарность наших воспоминаний. Мы помним, что были где-то, но точное место и время ускользают, как песок сквозь пальцы. Этот мотив «прийти слишком рано» добавляет нотку тревоги, ощущение упущенного момента, когда можно было бы застать что-то важное, но не успел. Садовая, скамейки, песочница, камни – это архетипические символы детской площадки, места, где рождались первые игры, дружбы и обиды.

Гипсовый слепок гриба, покрытый странной, «серобуромалиновой» краской, – это уже вторжение взрослого мира, искажающего детскую непосредственность. Крапинка, как бы случайная, но делающая образ ещё более причудливым, подчеркивает эту деформацию. Химеры, сивый мерин-горушка, ржавый савраска-качалка – все это образы из мира фантазий, смешанные с реальными объектами. Горушка и качалка, будучи детскими игрушками, здесь приобретают черты мифических существ, отражая безграничность детского воображения.

Вопросы «кто это взял мои совок и ведёрко?» и «кто это съел пирожок из песка и лужи?» – это вопросы, полные детской обиды и недоумения. Это потерянные сокровища, украденные радости, которые в детстве кажутся невосполнимыми. Предостережения «нет не садись на скамью береги подарки» и «нет не смотри наизусть под пеньком лёжа» – это уже отголоски родительских наставлений, попытка сохранить хрупкий мир детства от внешних угроз, как физических, так и психологических. Они отражают желание уберечь ребенка от разочарований, сохранить чистоту его восприятия, но в то же время намекают на неизбежность перемен и потери.

Гали-Дана Зингер.