Ссора в бане: драка брейщика и шаечника, растерянный вор

В бане брейщик подмышек с шаечником разбранились.
Эхо разносит крики и гам. Народ созерцает.
Есть и такой, что сторону принял одного иль другого.
Банный же вор от выбора лёгкой добычи совсем растерялся
и казался бы богом застывшим, если б зрачки не мелькали под солнцем стоящим
да рука не чесала б порой то в паху, то в затылке
и с блестящего лба не стирала бы пот движеньем запястья.

Так дитя глядит с высоты на моря и долины:
видит лодку вдали, пастуха на холме, кипарис на развилке,
но туманом смятенья, восторгом застелется взор,
добежав середины.

Александра Петрова.

В бане брейщик подмышек с шаечником разбранились.
Эхо разносит крики и гам. Народ созерцает.
Есть и такой, что сторону принял одного иль другого.
Банный же вор от выбора лёгкой добычи совсем растерялся
и казался бы богом застывшим, если б зрачки не мелькали под солнцем стоящим
да рука не чесала б порой то в паху, то в затылке
и с блестящего лба не стирала бы пот движеньем запястья.

Так дитя глядит с высоты на моря и долины:
видит лодку вдали, пастуха на холме, кипарис на развилке,
но туманом смятенья, восторгом застелется взор,
добежав середины.

Александра Петрова.

Ссора в бане, как это часто бывает, началась с пустяка, но быстро переросла в нечто более масштабное. Брейщик, чья специализация – уход за подмышками, и шаечник, торговец шаями (вероятно, речь идет о каких-то изделиях или услугах, связанных с паром или банными принадлежностями), оказались на грани фола. Их громкие голоса, полные праведного гнева и взаимных обвинений, разносились по всему парному помещению, проникая сквозь густой пар и влажный воздух. Народ, собравшийся в бане, кто-то в ожидании своей очереди, кто-то просто наслаждаясь атмосферой, замер, превратившись в молчаливых зрителей этой неожиданной драмы.

Некоторые, увлеченные накалом страстей, даже приняли чью-то сторону, шепчась и переговариваясь, словно на театральном представлении. Но самым растерянным в этой ситуации оказался банный вор. Его привычная ловкость и хладнокровие испарились вместе с паром. Перед ним открывалось множество возможностей для его нечистых дел, но вместо этого он стоял, словно статуя, ошарашенный происходящим. Его обычно острый взгляд, способный выхватить из толпы самую ценную добычу, сейчас метался, не находя себе цели. Лишь мелкая дрожь в зрачках, мелькающих под ярким светом, выдавала его внутреннее смятение. Рука, привыкшая к быстрым и незаметным движениям, то и дело находила себе утешение в непроизвольных, нервных почесываниях – то в паху, то в затылке, словно пытаясь снять невидимый зуд от беспокойства. С блестящего, покрытого испариной лба он машинально стирал пот движением запястья, пытаясь вернуть себе самообладание, но это лишь подчеркивало его растерянность.

Эта сцена напоминала взгляд ребенка, впервые оказавшегося на вершине холма, с которого открывается захватывающий вид на бескрайние просторы. Перед ним простирались моря и долины, каждая деталь которых казалась удивительной и значимой: крошечная лодка, плывущая по водной глади далеко внизу, одинокий пастух, ведущий своих овец по склону, стройный кипарис, указывающий на развилку дороги. Все эти образы представали перед ним во всей своей красе, но затем, по мере того, как его взгляд пытался охватить всё больше и больше, его завораживало лишь само ощущение безграничности. Туман смятенья, смешанный с детским восторгом, застилал его взор, не давая сосредоточиться на чем-то одном, оставляя лишь смутное, но сильное впечатление от грандиозности увиденного, когда его взгляд добегал лишь до середины этого великолепия. Так и вор, оказавшись в эпицентре банной суматохи, терялся среди множества потенциальных целей, его разум был захвачен хаосом, а привычная сноровка уступала место панике.