Старая ржавая бритва: Путь сквозь экзистенциальные лабиринты
старая ржавая бритва
словно ушёл до конца а потом направо и так — по кругу
стяжание
протыкаешь пространство пальцем правой ноги
в высоту — запах лесных ягод
звук леса так дик что как будто бы твой
ты как жестяная банка здесь ты как банка
ты гулок не нужен
ты архимед
ты влюблён
но не можешь срывать подорожник и пижму
встал не ложился
кругом столько времени утекает
убегает ручьями ногами
кривые
дорожки от животов улиток уходят под воду
это новая азбука
новая азбука старого языка
новый синтаксис и выпрямляет лопатки ложится
под каждым мхом — страх
и клок неба так непонятен что будто вживлён прямо под жаркую кожу
Лада Чижова.
старая ржавая бритва
словно ушёл до конца а потом направо и так — по кругу
стяжание
протыкаешь пространство пальцем правой ноги
в высоту — запах лесных ягод
звук леса так дик что как будто бы твой
ты как жестяная банка здесь ты как банка
ты гулок не нужен
ты архимед
ты влюблён
но не можешь срывать подорожник и пижму
встал не ложился
кругом столько времени утекает
убегает ручьями ногами
кривые
дорожки от животов улиток уходят под воду
это новая азбука
новая азбука старого языка
новый синтаксис и выпрямляет лопатки ложится
под каждым мхом — страх
и клок неба так непонятен что будто вживлён прямо под жаркую кожу
Этот странный, ускользающий мир, где каждая деталь кажется одновременно знакомой и чужой, рождает ощущение пребывания на грани, на перепутье. Старая ржавая бритва – символ чего-то отжившего, но всё ещё острого, способного нанести рану. И эта рана – не физическая, а скорее экзистенциальная, оставляющая след на душе. Движение «словно ушёл до конца, а потом направо и так — по кругу» описывает безысходность, повторение одних и тех же ошибок, замкнутый цикл, из которого нет выхода. Это стяжание – не материальных благ, а скорее опыта, боли, воспоминаний, которые накапливаются, но не приносят облегчения.
Протыкание пространства пальцем правой ноги – жест, полный скрытой энергии, попытка зацепиться за реальность, ощутить её, даже если это ощущение болезненно. Высота, куда устремлён этот жест, наполнена запахом лесных ягод, ароматом дикой, первозданной природы. Звук леса, дикий и первобытный, настолько близок, что кажется частью тебя самого, продолжением твоих собственных звуков. Но в этой близости таится и отчуждение. Ты – как жестяная банка, гулкая, пустая, не имеющая собственного содержания, лишь отражающая звуки мира. Твоя пустота делает тебя ненужным, неспособным впитать или отдать что-то существенное.
Ты – Архимед, человек, стремящийся понять законы мира, открыть его тайны. Ты влюблён в эту сложность, в эту загадку бытия. Но эта любовь парадоксальна: ты не можешь сорвать подорожник и пижму – простые, земные лекарства, символы исцеления и утешения. Твоё знание, твоя влюблённость, твоя попытка постичь мир не дают тебе прикоснуться к простому, к тому, что могло бы облегчить страдания. Ты обречён на созерцание, на анализ, но не на действие, не на исцеление.
«Встал не ложился» – состояние вечной настороженности, невозможность обрести покой. Кругом время утекает, убегает ручьями, ногами – метафора ускользающей жизни, неконтролируемой и неумолимой. Кривые дорожки от животов улиток, уходящие под воду, – это следы прошлого, которые растворяются, стираются, но оставляют после себя нечто неуловимое, нечто, что меняет ландшафт души. Это новая азбука – язык, который только предстоит понять, новые правила игры, которые ещё не выучены. Но это и новая азбука старого языка, что указывает на преемственность, на то, что новое всегда вырастает из старого, трансформируя его. Новый синтаксис, который «выпрямляет лопатки, ложится» – это обретение новой формы, новой структуры, которая позволяет встать прямо, обрести опору, но при этом остаётся частью внутреннего мира, ложится на душу.
Под каждым мхом – страх. Мох, символ укрытия, тишины, природной гармонии, оказывается вместилищем скрытой угрозы. Страх не явный, а подспудный, проникающий в самые глубины естества. И клок неба, этот необъятный, непостижимый простор, так непонятен, что кажется, будто он вживлён прямо под жаркую кожу. Небо, символ свободы и бесконечности, становится частью телесного, близким, болезненным, неотделимым от ощущения собственной уязвимости. Этот образ подчёркивает интимность переживания, его глубокую личностную природу. Мир вокруг отражается не вовне, а внутри, преломляясь через призму индивидуального опыта, оставляя след на самой грани плоти и духа.
Лада Чижова.