пока засыпали — все разговаривали,
держались за руки.
а потом всегда было не так и не то:
сырой воздух августа,
мокрая черная лодка, плывущая на крыше чьей-то машины,
мертвая пчела на балконе,
слишком легкая и сухая,
легкая и сухая.
писать о любви труднее, чем жить
с осознанием ее невозможности, поскольку
имя твое — это всего лишь имя,
моя же память — сырой августовский воздух,
эхо качелей в соседнем дворе.
Екатерина Симонова.
пока засыпали — все разговаривали,
держались за руки.
а потом всегда было не так и не то:
сырой воздух августа,
мокрая черная лодка, плывущая на крыше чьей-то машины,
мертвая пчела на балконе,
слишком легкая и сухая,
легкая и сухая.
писать о любви труднее, чем жить
с осознанием ее невозможности, поскольку
имя твое — это всего лишь имя,
моя же память — сырой августовский воздух,
эхо качелей в соседнем дворе.
В том разговоре, что предшествовал сну, звучали обещания, невысказанные желания, легкое предвкушение завтрашнего дня. Казалось, все было на своих местах, хрупкое счастье, сотканное из теплых слов и нежных прикосновений. Но утро приносило с собой не только рассвет, но и неизбежное разочарование, оттеняющее былой свет. Этот «не так и не то» стало символом утраченной гармонии, предвестником разлада.
Сырой воздух августа, проникающий сквозь приоткрытые окна, напоминал о скоротечности времени, о приближающейся осени, о том, что лето, как и многие другие радости, не вечно. Образ мокрой черной лодки, плывущей на крыше машины, вызывает ощущение абсурдности, сюрреалистичности происходящего. Лодка, предназначенная для воды, оказывается на суше, на движущемся объекте, что подчеркивает неестественность, нелепость ситуации. Она словно символ несбывшейся мечты, чего-то, что должно быть в одном месте, но по воле случая оказывается совершенно в другом, потеряв свое истинное предназначение.
Мертвая пчела на балконе – еще один яркий штрих в этой мозаике увядания. Хрупкое, безжизненное создание, некогда символ трудолюбия и жизни, теперь лежит, забытое, на холодном камне. Её легкость и сухость – метафора опустошенности, утраты жизненных сил. Это не просто насекомое, это олицетворение того, что когда-то было полным жизни, но теперь превратилось в ничто. Этот образ вызывает чувство печали, напоминает о хрупкости бытия и неизбежности конца.
Писать о любви – это искусство, требующее не только вдохновения, но и глубокого самоанализа. Гораздо проще погрузиться в мир иллюзий, чем столкнуться с суровой реальностью, с осознанием того, что идеальная любовь, о которой грезят многие, может быть недостижима. Эта невозможность любви, как невидимая стена, отделяет реальность от мечты. Имя, которое когда-то казалось ключом к сердцу, теперь звучит лишь как набор звуков, лишенный того магического смысла, который ему приписывался.
Моя же память, напротив, насыщена этим сырым августовским воздухом, который сохраняет в себе отголоски прошедшего лета, запахи увядающей листвы и предчувствие холодов. Она наполнена эхом качелей в соседнем дворе – звуком, который ассоциируется с детством, с беззаботным временем, когда мир казался проще и добрее. Это эхо – напоминание о том, что прошлое всегда присутствует в настоящем, влияя на наши чувства и восприятие. Оно, как и сырой воздух, пронизывает все, оставляя свой неизгладимый след.
Екатерина Симонова.