Дымы (Зимний поезд)
В белом поле был пепельный бал,
Тени были там нежно-желанны,
Упоительный танец сливал,
И клубил, и дымил их воланы.
Словно призраки зимней ночи, они кружились в безмолвном вальсе, их очертания размывались в морозном воздухе, создавая сюрреалистическую картину. Пепельный цвет поля, усыпанного снегом, придавал всему происходящему оттенок меланхолии, но в то же время завораживал своей чистотой и тишиной. Тени, легкие и невесомые, казалось, оживали под действием невидимой силы, их движения были плавными и грациозными, словно они исполняли древний обряд.
Чередой, застилая мне даль,
Проносились плясуньи мятежной,
И была вековая печаль
В нежном танце без музыки нежной.
Поезд, несущийся сквозь заснеженные просторы, становился свидетелем этого таинственного зрелища. Окна вагона служили рамкой для разворачивающейся драмы, где каждая тень, каждый взмах волана несли в себе отголоски давно минувших эпох. Эта «вековая печаль» пронизывала всё, создавая ощущение грусти и тоски, но в то же время придавала танцу особую глубину и значимость. Отсутствие музыки лишь усиливало эту атмосферу, заставляя зрителя погрузиться в собственные размышления.
А внизу содроганье и стук
Говорили, что ужас не прожит;
Громыхая цепями, Недуг
Там сковал бы воздушных — не может.
Под этим милым, но трагичным балом теней, в глубине поезда, скрывалась другая реальность. Содрогание вагонов, стук колес — всё это напоминало о бренности бытия, о неизбежности страданий. «Недуг», подобно могучему, но скованному существу, жаждал вырваться на свободу, но его цепи, символизирующие ограничения и невозможность полного освобождения, не позволяли ему погубить этих легких, эфирных созданий. Эта двойственность — небесная легкость и земная тяжесть — составляла основу поэтического замысла.
И была ль так постыла им степь,
Или мука капризно-желанна, —
То и дело железную цепь
Задевала оборка волана.
Так неужели эти тени стремились покинуть эту бескрайнюю, заснеженную степь, или же сама мука, этот тягостный, но такой привычный спутник, была для них чем-то «капризно-желанным»? Возможно, в их вечном танце они искали забвения, но даже в этом стремлении была доля притяжения к страданию. И вот, в самый разгар этого безмолвного представления, нежная оборка волана, словно мимолетное прикосновение, задевала грубую, железную цепь, напоминая о неразрывной связи между красотой и болью, между мечтой и реальностью, между небом и землей.
Иннокентий Анненский.