С.
города ложатся как не надо, деньги заметавшиеся рвут.
ползимы огни и канонада. ползимы не помнят, как зовут.
В этом хаосе, где реальность искажена, а ценности размыты, люди теряют ориентиры. Города, словно живые организмы, страдают от невидимых ран, а финансовые потоки, вместо того чтобы приносить пользу, превращаются в разрушительную силу. Полузимние дни, окутанные мерцанием фонарей и отдалённым эхом выстрелов, становятся метафорой потерянной памяти. Люди, живущие в этом сумраке, перестают осознавать свою идентичность, их имена и цели растворяются в общем забвении.
одноклассники, как ледяные, падают под медицинский гнёт,
уступают части плотяные, всё равно никто не узнаёт.
Старые связи рвутся, как тонкие нити, под натиском обстоятельств. Бывшие товарищи, когда-то близкие и родные, теперь кажутся чужими, холодными, словно ледяные статуи. Их тела, измождённые болезнями и жизненными невзгодами, поддаются давлению, уступая частицы себя, будто бы в жертву неведомому богу. Но даже в этой уязвимости нет надежды на понимание или сочувствие, ведь в мире, где всё обесценивается, никто не будет искать или находить потерянные фрагменты человечности.
чтобы не отстать от их урона, со спорткомплекса в конец перрона
изойдёшь, расклёван до кости преуспевшими до двадцати.
В попытке сохранить хоть какое-то подобие равновесия, люди вынуждены идти на крайние меры. Отчаяние толкает их на безумные поступки, на стремительное движение вперёд, лишь бы не остаться позади в этой гонке за выживание. Путь от места, символизирующего физическую силу и здоровье, к конечной точке, олицетворяющей забвение и конец пути, становится метафорой разрушения. К двадцати годам, возрасту расцвета, многие уже «расклёваны до кости», измотанные и опустошённые теми, кто успел «преуспеть» в этом циничном мире.
музычке привержен изнывальной, в ленту поглядишь, как под брезент:
жив ли твой навальный ненавальный, не убит ли русский президент.
Душа ищет утешения в унылой, меланхоличной музыке, которая лишь усиливает чувство безысходности. Взгляд, скользящий по бесконечной ленте новостей, подобен взгляду под плотный брезент, скрывающий от глаз лишь обрывки информации, вызывающие тревогу. Главный вопрос, который волнует всех, – это выживание тех, кто кажется непотопляемым, тех, кто олицетворяет власть и порядок. Тревога за судьбу «навального» и «русского президента» становится символом общей неуверенности и страха перед будущим.
губер ли упряжкой алабаев увлекаем с позднего кино —
замахнёшься кладью, как каляев, но внутри всё кончилось давно.
Даже те, кто, казалось бы, обладает властью и влиянием, оказываются заложниками своих страстей и иллюзий. Образ губернатора, увлечённого экзотическими породами собак, словно из позднего, нереалистичного фильма, подчёркивает отрыв от действительности. В такие моменты, когда кажется, что можно совершить какой-то решительный, но бессмысленный поступок, подобный тому, что совершил Каляев, становится ясно: внутренняя сила и решимость давно иссякли.
ничего не продаётся в кассе, спят в аду маршрутные такси.
если можешь, акка кнебекайсе, просто полотенце принеси.
В этом мире, где всё потеряло свою ценность, даже самые простые вещи недоступны. «Касса», символ обмена и получения, пуста. «Маршрутные такси», олицетворяющие движение и связь, «спят в аду», символизируя стагнацию и безнадёжность. Остаётся лишь призыв к самому простому, к действию, которое не требует ничего, кроме человеческой солидарности. Если нет возможности помочь иначе, то достаточно просто «принести полотенце» – символ утешения и заботы. «Акка кнебекайсе» – это, возможно, призыв к высшей силе или к самому себе, к осознанию необходимости действовать, даже если это действие кажется незначительным.
только бы продлились в эти годы, отстояли прежние места
равенство свободы и погоды, общего бесчестья чистота.
В финале звучит горькое, но отчаянное желание сохранить то немногое, что ещё осталось. Желание, чтобы эти годы, полные испытаний, не прошли даром, чтобы удалось отстоять те идеалы, которые когда-то казались незыблемыми: равенство, свободу, гармонию с природой («погода»). Иронично, но в этом желании присутствует и «общее бесчестье», которое, парадоксальным образом, обретает свою «чистоту» в своей всеобщности, становясь единственным, что объединяет людей в этом потерянном мире.
Дмитрий Гаричев.