Известь и изморозь

всё ночное но держится крепко

сквозь сплетённые пальцы райцентров просачивается
свет луны областной

в караоке поют подражая древним
губернатор с блядьми

тихо как в фильме нуар
вращаются лопасти
вентиляторов и пропеллеры
вертолётов греющих двигатели
чтобы по первому знаку начальства
устремиться отсюда в стеклянные поймы
к холодной и хрупкой
ледяной невозвратной валюте
к текучим как дым иномаркам с сандаловым
деревом тёмных салонов
ко всему что так грело ещё накануне
до восстанья великих прозрачных

с верхнего ветра
на сто девятом
этаже атмосферы
кажется нежным подшёрсток земли
сладко ритмично поплёвывать вниз
сбрасывать пепел от прежних
ядерных зим
посвистывать в кулуарах

• тора и одина
• звали они по другому
• фенрира не было

впрочем всё это неважно
министерству абсорбции

Геннадий Каневский.

известь и изморозь

всё ночное но держится крепко
зацепившись за голые ветви деревьев, за ржавые антенны на крышах хрущёвок, за остывшие фонарные столбы, освещающие пустынные улицы. Это ночь, словно старый, зачитанный до дыр роман, который, тем не менее, продолжает цеплять своей атмосферой, своей неизбывной тоской.

сквозь сплетённые пальцы райцентров просачивается
свет луны областной, бледный, холодный, словно отражение в мутной воде. Он не освещает, а скорее подчеркивает тени, делая их глубже, а силуэты зданий — резче. Свет этот, проникающий сквозь щели и трещины, сквозь заброшенные стройки и заколоченные окна, ощущается как единственный свидетель происходящего, как безмолвный наблюдатель, знающий всё, но не говорящий ни слова.

в караоке поют подражая древним
голосам, голосам забытых богов, голосам тех, кто когда-то имел власть и силу, а теперь лишь эхом отзывается в этих полупустых залах. Поют о былом величии, о несбывшихся мечтах, о той жизни, которая теперь кажется нереальной, как сон. Их голоса, порой надрывные, порой хриплые, смешиваются с шумом города, с гулом проезжающих машин, создавая сюрреалистическую мелодию, гимн уходящему времени.

губернатор с блядьми
сидит в углу, освещенный тусклым светом, пытаясь забыться в алкоголе и мимолетных утехах. Его глаза, усталые и потухшие, смотрят сквозь толпу, не видя никого, но ощущая на себе тяжесть взглядов. Он — символ этой ночи, символ того, что осталось от былого блеска: пустые обещания, притворство и тщетные попытки сохранить иллюзию контроля.

тихо как в фильме нуар
крутятся эти сцены, эти образы, словно кадры старой кинопленки. Всё происходит медленно, тягуче, с ощущением неизбежности. Каждый звук, каждый шорох имеет значение, каждый жест наполнен скрытым смыслом.

вращаются лопасти
вентиляторов и пропеллеры
вертолётов греющих двигатели
чтобы по первому знаку начальства
устремиться отсюда в стеклянные поймы
к холодной и хрупкой
ледяной невозвратной валюте
к текучим как дым иномаркам с сандаловым
деревом тёмных салонов
ко всему что так грело ещё накануне
до восстанья великих прозрачных
до того момента, когда мир, казавшийся прочным и незыблемым, обнажил свою истинную, холодную сущность. Вертолёты, словно хищные птицы, готовы взмыть в воздух, унося своих пассажиров в мир иллюзий, в мир, где правят деньги и власть. Мир, где всё можно купить, но ничего нельзя вернуть.

с верхнего ветра
на сто девятом
этаже атмосферы
кажется нежным подшёрсток земли
сладко ритмично поплёвывать вниз
сбрасывать пепел от прежних
ядерных зим
посвистывать в кулуарах
власти, где принимаются решения, меняющие судьбы миллионов. Отсюда, с высоты, всё кажется мелким и незначительным, словно муравьиная суета. Но даже отсюда доносится эхо тех катастроф, которые оставили свой след в истории, словно раны на теле планеты.

тора и одина
звали они по другому
фенрира не было
это всего лишь метафоры, символы сил, которые правят миром, сил, которые борются друг с другом, не щадя никого. Эти силы, древние и могущественные, продолжают свою игру, а люди, словно пешки на шахматной доске, лишь следуют их воле.

впрочем всё это неважно
министерству абсорбции
которое поглощает всё, не оставляя следов. Оно не интересуется прошлым, не заботится о будущем. Оно существует только в настоящем, поглощая и перерабатывая всё, что попадает в его бездонные недра.

Геннадий Каневский.