По вечерам женщины плавали в озере.
Мужчины засиживались в беседке.
Звезд никогда не было.
Пахло крапивой.
Пахло купоросом, крапивой.
Телеграфные столбы огибали усадьбу.
Касаясь галечных насыпей.
Галька фосфоресцировала, шевелясь.
Шаги казались голосами.
Леонид Шваб.
По вечерам, когда дневная жара спадала, женщины плавали в озере. Их силуэты, казавшиеся почти призрачными в сумерках, растворялись в темной, неподвижной воде. Легкий плеск, иногда прерываемый тихим смехом, доносился до берега, создавая атмосферу умиротворения и таинственности. Вода была прохладной, обволакивающей, словно приглашая забыть обо всем, кроме этого момента.
Мужчины же засиживались в беседке, выстроенной на краю усадебного парка. Оттуда доносились приглушенные голоса, смешанные с ароматом табака и крепкого чая. Они обсуждали дела, делились новостями, или просто молча наблюдали за медленным угасанием дня. Беседка, увитая плющом, служила им убежищем от внешнего мира, местом, где можно было почувствовать себя в безопасности и покое.
Звезд на небе никогда не было. Небо всегда оставалось непривычно пустым, будто скрывая свою истинную природу. Это отсутствие небесных светил придавало окружающему миру особую, несколько сюрреалистическую атмосферу, заставляя приглядываться к тому, что находится ближе, к земле, к воде, к запахам.
Воздух был насыщен ароматами. Прежде всего, пахло крапивой. Этот резкий, травянистый запах исходил от зарослей, разросшихся вдоль заборов и по краям тропинок, напоминая о дикой, неукротимой природе, которая окружала усадьбу.
Но к запаху крапивы примешивался еще один, более резкий и химический – запах купороса. Он исходил, вероятно, от каких-то хозяйственных построек или от обработки земли, создавая странное, тревожное сочетание с природными ароматами. Этот запах купороса, смешанный с крапивой, становился своеобразным парфюмом этого места, его неповторимым, запоминающимся следом.
Телеграфные столбы, словно молчаливые стражи, огибали усадьбу. Их прямые, строгие линии резко контрастировали с извилистыми тропинками и раскидистыми деревьями. Они тянулись вдаль, соединяя это уединенное место с остальным миром, но при этом казались частью этого мира, неотъемлемой деталью пейзажа.
Они касались галечных насыпей, где дорога, петляя, приближалась к озеру. Крупная, разноцветная галька, отполированная временем и водой, лежала плотным ковром.
Именно здесь, в сумерках, галька проявляла свою странную особенность. Она фосфоресцировала, испуская слабое, призрачное свечение. Казалось, что каждый камешек жив, что они шевелятся, переливаются, словно крошечные, спящие существа. Это свечение было настолько необычным, что в темноте невозможно было понять, реальность это или игра воображения.
Под ногами, ступая по этой мерцающей гальке, шаги казались голосами. Каждый шорох, каждый скрип, каждый звук, который издавала ступающая нога, приобретало оттенок человеческой речи. Шаги словно говорили, шептали, делились какими-то тайнами, создавая иллюзию присутствия кого-то еще, кроме самих идущих. Это было одновременно завораживающе и немного пугающе, словно сам мир вокруг начинал говорить с тобой.
Леонид Шваб.