Ледяная морось и пробуждение: анализ произведения Павла Гольдина

Ледяная морось отчётлива и повсеместна – так,
что сложись сейчас долина наискосок,
неоткуда будет смотреть и запоминать.
Наверху лёгкое пенье, стрекот, шушуканье, всхлипы, вой –
просыпаются в смерти умевшие выжидать –
скромно, с достоинством перезимовать, –
летучие бухгалтеры и водоносы, шляпники и гопники,
болтающиеся сбоку почтальоны, шофёры, киномеханики,
милые, милые алконавты, аквалангисты,
высокомерные и беспомощные – рукокрылые.
Так оглохший голубь перед собакой
прячет голову под крыло.

Павел Гольдин.

Ледяная морось отчётлива и повсеместна – так,
что сложись сейчас долина наискосок,
неоткуда будет смотреть и запоминать.
Наверху лёгкое пенье, стрекот, шушуканье, всхлипы, вой –
просыпаются в смерти умевшие выжидать –
скромно, с достоинством перезимовать, –
летучие бухгалтеры и водоносы, шляпники и гопники,
болтающиеся сбоку почтальоны, шофёры, киномеханики,
милые, милые алконавты, аквалангисты,
высокомерные и беспомощные – рукокрылые.
Так оглохший голубь перед собакой
прячет голову под крыло.

Этот мир, окутанный пеленой ледяной мороси, кажется застывшим, потерявшим свои привычные очертания. Слова Павла Гольдина рисуют картину, где реальность настолько зыбка, что любое изменение перспективы – «сложись сейчас долина наискосок» – лишает возможности её осмыслить, запечатлеть в памяти. Не остаётся опорных точек, ориентиров, всё становится неуловимым, как сон.

А наверху, в этой невесомой, призрачной вышине, раздаются звуки, которые, несмотря на свою кажущуюся лёгкость – «пенье, стрекот, шушуканье, всхлипы, вой» – несут в себе предвестие чего-то иного. Это не просто звуки пробуждения, а пробуждение в контексте смерти, что само по себе является парадоксом. Здесь оживают те, кто научился терпению, кто освоил искусство выжидания, кто сумел «скромно, с достоинством перезимовать». Их существование, казалось бы, было подчинено ожиданию, медленному течению времени, а теперь, в этот момент, они возвращаются, обретая новую, пусть и призрачную, форму.

И каков же этот оживающий мир? Он населён самыми неожиданными персонажами, чьи профессии и социальный статус подчеркивают абсурдность происходящего. Здесь соседствуют «летучие бухгалтеры» – символы точности и порядка, оказавшиеся вдруг в состоянии неопределённости – и «водоносы», чья работа всегда связана с земным, насущным. Рядом – «шляпники» и «гопники», представители разных социальных слоев, но объединённые в этом переходном состоянии. «Болтающиеся сбоку почтальоны», чьи вести, возможно, уже не имеют значения, «шофёры», чьи дороги теперь ведут в никуда, «киномеханики», чьи фильмы, вероятно, уже отсняты и забыты.

Особое место занимают «милые, милые алконавты, аквалангисты». Первые – те, кто ищет забвения в алкоголе, погружаясь в иные миры, а вторые – те, кто исследует глубины, погружаясь в безмолвие вод. Оба образа символизируют уход от реальности, попытку найти убежище или истину в альтернативных измерениях. Их присутствие здесь, в этом пространстве между жизнью и смертью, подчёркивает двойственность человеческого существования, стремление к побегу и познанию.

И, наконец, «высокомерные и беспомощные – рукокрылые». Летучие мыши, существа, чьё существование тесно связано с ночью, с пещерами, с таинственностью. Их высокомерие может быть проявлением их отстранённости от обыденного мира, их способности видеть то, чего не видят другие. Но одновременно они «беспомощны», что указывает на их уязвимость, на то, что даже в своём особом мире они подвержены страху и ограничениям.

Этот образ рукокрылых, зависших в воздухе, не принадлежащих ни земле, ни небу, находит своё завершение в метафоре оглохшего голубя. Этот голубь, символ мира и спокойствия, в момент опасности, перед лицом неминуемой угрозы – «собакой» – инстинктивно прячет голову под крыло. Это акт самозащиты, попытка спрятаться от реальности, которая стала невыносимой, которая лишила его возможности слышать и реагировать. Эта картина передаёт ощущение обречённости, парализующего страха и беспомощности перед лицом неизбежного, где даже привычные символы мира оказываются бессильны.

Павел Гольдин.