LUCY IN THE SKY WITH DIAMONDS

Ещё до взрыва вес, как водоём,
был заражен беспамятством, и тело
рубахами менялось с муравьём,
сбиваясь с муравьиного предела.

Мир, словно сон, терял свои очертания, растворяясь в каком-то первобытном хаосе, где индивидуальность уступала место коллективному, безликому движению. Муравей, символ упорядоченности, становился метафорой утраты этой упорядоченности, его привычные границы стирались, а тело, как и всякое другое, поддавалось этой всеобщей трансформации. Весна, обычно ассоциирующаяся с пробуждением и обновлением, здесь представала как время забвения, как стихия, поглощающая память и личность.

Ещё до взрыва свечи сожжены,
и в полплеча развёрнуто пространство,
там не было спины, как у Луны,
лишь на губах — собачье постоянство.

Пространство, искаженное, не имеющее четких границ, словно отражение внутреннего смятения. Отсутствие спины – символа опоры, защиты, устойчивости – подчеркивает уязвимость и незащищенность. Луна, вечный спутник, здесь предстает без привычной обратной стороны, намекая на неизведанное, на что-то скрытое и недоступное пониманию. А «собачье постоянство» на губах – это, возможно, верность инстинктам, незыблемость каких-то базовых, животных побуждений, которые остаются неизменными даже в условиях тотального распада. Это может быть и ирония, и горькое признание того, что в мире, где всё меняется, остается лишь примитивная, животная привязанность.

Ещё: до взрыва не было примет
иных, чем суховей, иных, чем тихо.
Он так прощён, что пропускает свет,
и в кулаке горячая гречиха.

Суховей – символ иссушения, опустошения, отсутствия жизни. Тишина – как предвестие чего-то зловещего, или как знак полного отсутствия звуков бытия. «Прощён» – возможно, означает, что это состояние настолько глубоко, что ему уже не требуется прощение, оно просто существует. Или же это парадоксальное прощение, которое делает объект настолько чистым, что он становится прозрачным, пропускающим свет, то есть лишенным собственной субстанции. Горячая гречиха в кулаке – это конкретный, земной образ, контрастирующий с абстрактными рассуждениями. Это тепло, которое может быть как утешением, так и мучением, символом чего-то, что человек держит крепко, но что обжигает.

Зернился зной над рельсом и сверкал,
клубились сосны в быстром оперенье.
Я загляделся в тридевять зеркал.
Несовпаденье лиц и совпаденье.

Эти строки переносят нас в более конкретную, хотя и сюрреалистическую, реальность. Зной над рельсом – образ дороги, пути, но при этом зной искажает его, делает неясным. Сосны, обвитые в «быстрое оперенье», намекают на стремительность изменений, на ускользающую красоту. Тридевять зеркал – классический сказочный мотив, но здесь он используется для подчеркивания множественности отражений, искаженных перспектив, потери цельности. «Несовпаденье лиц и совпаденье» – это ключевой момент, отражающий раздробленность личности, невозможность найти свое истинное «я» среди множества отражений, но одновременно и парадоксальное единство в этом хаосе.

Была за поцелуем простота.
За раздвоеньем — мельтешенье ножниц.
Дай Бог, чтобы осталась пустота.
Я вижу в том последнюю возможность.

Поцелуй, символ близости и простоты, предшествует процессу «раздвоения», который ассоциируется с резким, болезненным вмешательством – «мельтешеньем ножниц». Это может быть метафора распада отношений, потери целостности личности, или же разрушения иллюзий. Парадоксальное желание «пустоты» – это не призыв к ничто, а, скорее, к очищению, к освобождению от всего лишнего, что мешает увидеть истину. В этой опустошенности видится шанс на новое начало, на возможность обрести себя заново.

Хоть ты, апостол Пётр, отвори
свою заледенелую калитку.
Куда запропастились звонари?
Кто даром небо дёргает за нитку?

Обращение к апостолу Петру, хранителю ключей от рая, символизирует поиск выхода, спасения. «Заледенелая калитка» – образ недоступности, застывшего состояния. Исчезновение звонарей, тех, кто возвещает о значимых событиях, о призыве к действию, подчеркивает ощущение заброшенности и потери ориентиров. Вопрос о том, кто «даром небо дёргает за нитку», намекает на манипуляцию, на игры высших сил, на бессмысленное вмешательство, которое лишь усугубляет хаос. Это ощущение уязвимости перед неведомыми силами, когда даже небеса кажутся объектом чьих-то бессмысленных действий.

Алексей Парщиков.