Здесь будет всё и ничего

Пахра, дикарские частушки
и маргиналы из Гюго.
Не бормотание вотще.
Урицкий в неживом плаще,
Воровский в модном кардигане
мозгами шевелит в борще.
Я нераздельный сын и мужд,
и дух бомбизма мне не чужд,
когда темно и пострелушки,
и Сталин плачет у вертушки.

Арсений Ровинский.

Здесь будет всё и ничего –
Пахра, дикарские частушки
и маргиналы из Гюго.
Не бормотание вотще.
Урицкий в неживом плаще,
Воровский в модном кардигане
мозгами шевелит в борще.
Я нераздельный сын и мужд,
и дух бомбизма мне не чужд,
когда темно и пострелушки,
и Сталин плачет у вертушки.

А в этой хаосе, где смешались эпохи и географии, где прошлое переплетается с настоящим, рождается нечто новое, но одновременно и глубоко укорененное в истории. Река Пахра, символ тихой провинциальной жизни, соседствует с «дикарскими частушками» – отголосками народной вольности, бунтарства и необузданной энергии. И рядом с ними – «маргиналы из Гюго», образы, навеянные французской литературой, символизирующие инаковость, отчуждение, возможно, даже трагическую судьбу тех, кто находится на обочине общества. Это не просто набор случайных образов, а сплав, где каждый элемент обретает новый смысл в контексте целого.

«Не бормотание вотще» – эти слова подчеркивают осмысленность происходящего, пусть и в рамках необычного, сюрреалистического пейзажа. Здесь нет места бесцельным словам или бессмысленным действиям. Даже в самых странных сочетаниях присутствует своя логика, своя правда.

Исторические фигуры приобретают неожиданные черты. «Урицкий в неживом плаще» – образ, вызывающий ассоциации с революционными деятелями, но лишенный жизни, застывший в своей роли. Это может быть метафорой застывших идеологий или тех, кто утратил связь с реальностью. А «Воровский в модном кардигане» – диссонанс, где советский дипломат, чье имя ассоциируется с определенной эпохой и стилем, оказывается в современном, возможно, даже несколько ироничном облике. Его «мозги шевелит в борще» – это, скорее всего, метафора погружения в обыденность, в быт, где даже высокие материи могут раствориться. Или же это намек на то, что даже в самых неожиданных обстоятельствах, в самой гуще повседневности, происходят мыслительные процессы, аналитические усилия.

«Я нераздельный сын и мужд» – эта строка говорит о прочной связи с семьей, о принадлежности, но в то же время «нераздельный» может указывать на некоторую замкнутость, на нежелание отделяться от привычного. Однако эта привязанность не исключает других, более радикальных стремлений.

«И дух бомбизма мне не чужд» – здесь проявляется скрытый потенциал, готовность к радикальным действиям, к разрушению устоявшегося порядка. Это не обязательно означает прямое насилие, но скорее внутреннее стремление к переменам, к взрыву, который может привести к чему-то новому. Этот «дух бомбизма» проявляется в моменты, когда «темно и пострелушки» – ситуации кризиса, хаоса, когда привычные ориентиры теряются, и возникает потребность в решительных мерах.

И в завершение – образ «Сталин плачет у вертушки». Это, пожалуй, самая сильная и парадоксальная метафора. Сталин, символ жесткой власти, страха, репрессий, оказывается в роли страдающего, возможно, раскаивающегося. «Вертушка» – символ связи, но и символ контроля, наблюдения. Плач Сталина может означать осознание последствий своих действий, или же это ироничный комментарий к тому, что даже самые могущественные фигуры не застрахованы от внутренних терзаний или от исторической памяти. Это образ, который заставляет задуматься о вечном круговороте власти, вины и раскаяния.

Арсений Ровинский.