Цитирование и упавшая в снег тетрадь
наречие не сказал надломленный,
наследующего день река смыслов увлекает.
На одеяле слепит царапины
пересечений — недостаточны фрагменты карт,
слов своих искажений серии ран. Ноль,
черника ретроспекции минерального укола,
складка будущего многовариантного сна.
Осколки в ладони в год коллажа царапин
раскрытая ладонь остаётся скользить иначе.
Утро мнимо добавлено от дна полдня,
проколами парные безголосые знаки насквозь,
пальцами нити браслета, сон мерно
пропускает фантом сахара тлеет.
Алексей Кручковский.
Цитирование и упавшая в снег тетрадь
наречие не сказал надломленный,
наследующего день река смыслов увлекает.
На одеяле слепит царапины
пересечений — недостаточны фрагменты карт,
слов своих искажений серии ран. Ноль,
черника ретроспекции минерального укола,
складка будущего многовариантного сна.
Осколки в ладони в год коллажа царапин
раскрытая ладонь остаётся скользить иначе.
Утро мнимо добавлено от дна полдня,
проколами парные безголосые знаки насквозь,
пальцами нити браслета, сон мерно
пропускает фантом сахара тлеет.
В снежной пелене, словно забвение, лежит тетрадь, её страницы, исписанные неловкими, надломленными словами, хранят отголоски мыслей, которые так и не были произнесены вслух. Это не просто сборник записей, а скорее зеркало внутренней борьбы, где каждое слово, каждый символ – это попытка зафиксировать ускользающее, удержать хрупкое. Следующий день приносит с собой поток смыслов, подобный быстрой реке, несущей обломки прежних переживаний, уносящей их в неведомые дали.
На грубой ткани одеяла, где грубые нити сплетаются в узоры, проступают царапины – следы прошлых прикосновений, неосторожных жестов, моментов близости или, наоборот, отчуждения. Эти царапины – метафора фрагментарности нашего восприятия, где собранные воедино частицы не всегда составляют цельную картину. Недостаточны фрагменты карт, которые мы пытаемся составить из обрывков воспоминаний, из искажений собственных слов, становящихся болезненными ранами на теле души. Появляется ощущение нулевой точки, момента абсолютной пустоты, из которой всё только начинается или, наоборот, всё заканчивается.
Черника ретроспекции – это горько-сладкий вкус воспоминаний, окрашенный минеральным уколом реальности, пронзительным и отрезвляющим. Каждый такой укол приносит осознание, но вместе с ним и боль. Складка будущего многовариантного сна – это возможность выбора, неопределенность пути, где каждый шаг может привести к совершенно разным исходам. Это потенциал, еще не воплотившийся, но уже ощутимый.
Осколки в ладони, собранные в год коллажа царапин, напоминают о хрупкости бытия. Каждый осколок – это воспоминание, переживание, которое оставило след. Раскрытая ладонь, готовая принять или оттолкнуть, остается скользить иначе, по новым траекториям, под воздействием неведомых сил. Утро мнимо добавлено от дна полдня, словно время стало инертным, тягучим, привязанным к какой-то внутренней точке отсчета, не подчиняющимся привычным законам.
Проколами парные безголосые знаки насквозь пронизывают ткань бытия, символизируя невысказанные вопросы, невысказанные страхи, которые остаются висеть в воздухе, не обретая формы. Пальцами ощущаются нити браслета, тонкие, почти невесомые, связывающие с прошлым, с теми, кто был рядом. Сон мерно пропускает фантом сахара, сладкое воспоминание, которое тлеет, оставляя легкое послевкусие, но так и не утоляя истинный голод. Это ощущение ускользающей сладости, которая лишь подчеркивает горечь реальности.
Алексей Кручковский.