12 ДЕКАБРЯ

кто-то вспомнил — зима, и встряхнул над землёй воротник.
между пальцами щель заменяет очки ненадолго.
сфокусируешь зренье; глядишь — и к морозу привык:
то ли дон, то ли волга,
где под белым, недавно замёрзшим, не ходит вода,
а меж ним и ближайшею сферой, безжизнен и матов,
то печёный ростов, то плетёная вологда-гда,
то стеклянный саратов.

Эти образы, словно зарисовки из застывшего времени, передают ощущение холода и отчуждения, характерное для зимнего пейзажа, но не только природного. В них ощущается и холод человеческих отношений, и пустота, пронизывающая окружающее пространство. Реки, скованные льдом, символизируют остановку жизни, замирание движения, как будто сама природа поддалась всеобщему оцепенению. Ростов, Вологду, Саратов, названные с такой простотой и неотвратимостью, становятся не просто географическими точками, а метафорами определённого, узнаваемого, но от этого не менее удручающего бытия. «Печёный», «плетёная», «стеклянный» – эти эпитеты рисуют картину чего-то обветшалого, потерявшего свою первозданную свежесть и жизненную силу, как будто время оставило на них свой неизгладимый, но не всегда благодатный отпечаток.

пусть хоть кто-нибудь скажет: «садись, ты и здесь ко двору»,
разведёт кипяток, поднесёт перемены на блюде.
это люди, конечно, хотя поглядишь поутру —
как бы вовсе не люди.
не давайте мне зеркало, я к вам пришёл из хазар,
как увижу урода — боюсь, не сдержусь и завою,
но хотя б иногда попадайтесь и мне на глаза,
ничего, что спиною.

В этих строках звучит горькая ирония и глубокое разочарование в людях. Желание найти своё место, быть принятым, обрести родственную душу – всё это разбивается о суровую реальность. «Разведёт кипяток, поднесёт перемены на блюде» – это образ минимального, формального гостеприимства, которое не несёт в себе тепла и истинного участия. Люди, которые кажутся таковыми лишь по внешним признакам, «как бы вовсе не люди», утратили человечность, способность к сочувствию и пониманию. Отказ от зеркала – это не просто нежелание видеть своё отражение, а, скорее, страх столкнуться с собственной уродливостью, порождённой окружающей действительностью, или же с отражением тех «уродов», которых он видит вокруг. Приход «из хазар» намекает на чужеродность, на то, что герой не принадлежит этому миру, он наблюдатель, выходец из другой, возможно, более искренней и естественной реальности, где эмоции выражаются более открыто, даже если это «вой». Желание видеть хотя бы «спиною» – это признание того, что даже частичное присутствие, намёк на существование другого человека, уже является утешением в этом безликом мире.

эту карту европы украл не агент, а сосед.
этот кухонный заговор — не декабристы, а климат.
это нас перед смертью помнут, поглядят на просвет,
покряхтят и не примут.
снова вскроется лёд,
и повалят другие стоять и томиться у входа
под нестройное чтение первой строки «мы, народ,
враг народа».

Здесь происходит смещение фокуса с личного переживания на более широкие, общественные и исторические контексты. «Карта Европы», украденная «соседом», символизирует не политические интриги, а скорее бытовую, мелкую кражу, которая, тем не менее, отражает общую атмосферу недоверия и мелкого воровства, пронизывающую общество. «Кухонный заговор» вместо «декабристов» подчёркивает ничтожность и бессилие протеста, его локальность и несерьёзность, а «климат» как его причину – фатальность, неизбежность, над которой человек не властен. Образ «перед смертью» становится кульминацией этого ощущения безысходности: человека «помнут», «поглядят на просвет», «покряхтят и не примут» – это не достойное прощание, а равнодушное, механическое отторжение, словно и в последний момент жизни нет места для человеческого участия. «Снова вскроется лёд» – это возвращение к началу, к циклу, который не приносит обновления, а лишь повторяет прежние ошибки. «Повалят другие» – это массовость, стадность, которая не приносит силы, а лишь подчёркивает общую беду. И, наконец, «враг народа» – эта фраза, вырванная из контекста, становится символом абсурдности и трагичности эпохи, где лозунги и идеологии превращаются в пустые, пугающие слова, лишая людей индивидуальности и права быть просто людьми.

Геннадий Каневский.