ТОСКА МИМОЛЁТНОСТИ
Бесследно канул день. Желтея, на балкон
Глядит туманный диск луны, еще бестенной,
И в безнадежности распахнутых окон,
Уже незрячие, тоскливо-белы стены.
Сейчас наступит ночь. Так черны облака…
Мне жаль последнего вечернего мгновенья:
Там все, что прожито, — желанье и тоска,
Там все, что близится, — унылость и забвенье.
Здесь вечер как мечта: и робок и летуч,
Но сердцу, где ни струн, ни слез, ни ароматов,
И где разорвано и слито столько туч…
Он как-то ближе розовых закатов.
Иннокентий Анненский.
(из «Трилистника сумеречного»)
ТОСКА МИМОЛЁТНОСТИ
Бесследно канул день. Желтея, на балкон
Глядит туманный диск луны, еще бестенной,
И в безнадежности распахнутых окон,
Уже незрячие, тоскливо-белы стены.
Сейчас наступит ночь. Так черны облака…
Мне жаль последнего вечернего мгновенья:
Там все, что прожито, — желанье и тоска,
Там все, что близится, — унылость и забвенье.
Здесь вечер как мечта: и робок и летуч,
Но сердцу, где ни струн, ни слез, ни ароматов,
И где разорвано и слито столько туч…
Он как-то ближе розовых закатов.
Эти строки Иннокентия Анненского, наполненные глубокой меланхолией и пронзительной философией, отражают присущее поэту чувство времени и его неумолимое течение. «Тоска мимолётности» — это не просто заглавие, а ключевой мотив, пронизывающий всё стихотворение, словно тонкая, но прочная нить. Поэт наблюдает за уходящим днём, за тем, как он «бесследно канул», оставляя после себя лишь призрачные следы. Луна, ещё не осветившая мир своим полным светом, лишь усиливает ощущение неопределенности и предчувствия грядущей темноты.
Образ «туманного диска луны» создаёт атмосферу неясности, словно сама природа замирает в ожидании ночи, становясь отражением внутреннего состояния лирического героя. Распахнутые окна, «в безнадежности» смотрящие в пустоту, символизируют открытость к миру, но одновременно и его отчуждение, отсутствие отклика. «Незрячие, тоскливо-белы стены» — это метафора опустошенности, внутренней пустоты, которая ощущается особенно остро в переходные моменты, когда прошлое уже позади, а будущее ещё не наступило.
Наступление ночи, символизируемое «черными облаками», воспринимается как неизбежный финал, как погружение в забвение. Поэт испытывает «жаль последнего вечернего мгновенья», потому что в нём сосредоточено всё: и «желанье», и «тоска» прожитых лет, и предчувствие «унылости и забвенья» грядущего. Это признание конечности бытия, осознание того, что каждое мгновение ускользает, оставляя лишь след в памяти и душе.
Сравнение вечера с «мечтой: и робок и летуч» подчеркивает его эфемерность, его хрупкую красоту, которая так быстро исчезает. Однако это сравнение становится особенно горьким, когда речь заходит о «сердце, где ни струн, ни слез, ни ароматов». Такое сердце, лишённое эмоционального отклика, неспособное воспринимать тонкие оттенки чувств и красоты, ощущает вечер не как пробуждение, а как нечто чуждое, далёкое.
Именно в этой внутренней опустошенности, в «разорванности и слитости стольких туч», образ вечера, обычно ассоциирующийся с умиротворением и красотой, становится «ближе розовых закатов». Это парадоксальное сближение, где красота заката, обычно символизирующая переход к ночи, становится ближе сердцу, которое само пребывает в состоянии сумерек, в преддверии полного угасания. Анненский мастерски передает ощущение внутреннего одиночества и невозможности полного единения с миром, даже в те моменты, когда этот мир предстает во всей своей вечерней красе. Поэт чувствует себя отстраненным от жизни, наблюдая за ней, как будто со стороны, сквозь призму своей собственной, глубокой и неизбывной тоски.
Иннокентий Анненский.
(из «Трилистника сумеречного»)