ИСКУССТВО
Я звезды не люблю. Люблю глухие домы
И площади, червонные, как ночь.
Не погребен. Не для меня колокола хрипели
И языками колотили ночь.
Я знаю, остров я среди кумачной бури
Венеры, муз и вечного огня.
Я крепок, не сломать меня мятежной буре, —
Еще сады в моих глазах звенят.
Но, человек, твое дороже тело
Моей червонномраморной груди
И глаз моих с каймою из лазури,
И ног моих, где моря шум умолк.
Константин Вагинов.
ИСКУССТВО
Я звезды не люблю. Люблю глухие домы
И площади, червонные, как ночь.
Не погребен. Не для меня колокола хрипели
И языками колотили ночь.
Я знаю, остров я среди кумачной бури
Венеры, муз и вечного огня.
Я крепок, не сломать меня мятежной буре, —
Еще сады в моих глазах звенят.
Но, человек, твое дороже тело
Моей червонномраморной груди
И глаз моих с каймою из лазури,
И ног моих, где моря шум умолк.
В этих строках Константин Вагинов, поэт Серебряного века, предстает перед нами как личность, отвергающая привычные образы возвышенного и идеального, предпочитая им земное, материальное, даже мрачное. Он не ищет утешения в небесных светилах, в метафорическом «вечном огне» искусств или в мифологических образах. Его притяжение – к «глухим домам», к «червонным площадям», символизирующим, возможно, городскую жизнь, ее скрытые уголки, ее страсть и ее, возможно, мрачную красоту, подобную ночи, окутанной алым заревом.
Поэт утверждает свою независимость, свою стойкость. Он «не погребен», что означает не только физическое отсутствие смерти, но и духовное, интеллектуальное небытие. Колокола, символизирующие религиозное утешение или призыв к чему-то высшему, для него «хрипели» и «колотили ночь», не неся никакого смысла, не трогая его души. Это отказ от внешних, навязанных авторитетов, от традиционных форм выражения духовности.
Вагинов осознает себя как «остров среди кумачной бури». Эта метафора поражает своей яркостью. «Кумачная буря» – это, вероятно, буря страстей, буря жизни, возможно, буря самого искусства, его изменчивых течений, его бурных проявлений. Он противопоставляет себя этому хаосу, оставаясь непоколебимым, утверждая свою внутреннюю целостность. Он не поддается разрушительной силе этой бури, потому что его внутренний мир богат и жив: «Еще сады в моих глазах звенят». Это образ внутренней гармонии, красоты, плодотворности, которая продолжает цвести независимо от внешних потрясений. «Сады» здесь – это, возможно, воспоминания, мечты, творческие идеи, вся полнота его внутреннего мира, которая продолжает жить и развиваться.
Однако, самая поразительная часть этого стихотворения – это переход к человеку. Несмотря на всю свою стойкость и внутреннюю красоту, поэт признает высшую ценность человеческого существа. «Но, человек, твое дороже тело» – это прямое и неожиданное заявление. Дороже чего? Дороже его собственной «червонномраморной груди», символизирующей, возможно, его страстную, но несколько холодную, идеализированную натуру. Дороже его «глаз с каймою из лазури», которые, вероятно, видели многое, но теперь уступают место человеческой плоти. И даже дороже его «ног, где моря шум умолк», символизирующих, возможно, его долгий путь, его жизненный опыт, его стремление к чему-то далекому.
Это не просто признание ценности человеческого тела. Это, скорее всего, утверждение того, что в самом земном, в самом материальном, в самой человеческой сущности есть нечто более глубокое и важное, чем любые идеалы, любые абстрактные понятия, любые проявления искусства, как бы они ни были прекрасны. Это может быть отсылкой к экзистенциальной философии, к пониманию того, что именно в человеческом опыте, в его телесности, в его страдании и радости, заключается истинный смысл. Вагинов, отвергая небесное и возвышенное, находит высшую ценность в земном, в человеческом, в его уязвимой, но такой важной телесности. Это глубокое размышление о месте человека в мире, о соотношении идеального и реального, о том, что истинное искусство, возможно, заключается не в отрыве от жизни, а в ее глубоком постижении, в ее принятии во всей ее полноте, включая ее телесные и земные проявления.
Константин Вагинов, как и многие поэты его времени, экспериментировал с формой и содержанием, пытаясь найти новые пути выражения. Его творчество часто отличалось интеллектуальностью, иронией и глубоким постижением человеческой природы. В этом стихотворении он предстает как мыслитель, чьи размышления о ценности жизни и искусства выходят за рамки традиционных представлений, предлагая нам взглянуть на мир под новым, неожиданным углом. Он не отрицает красоту, но переосмысливает ее, находя ее не в далеких звездах, а в глубине человеческого бытия.