Лесной царь

Когда Жоэль Помра помру
В просцениуме слов
Детей сманил корыстолов
В поход слепцов на марс

По ж.д. рельсам на коне
По морю в решете
Я прижимал тебя к груди
Ко мне дитя ко мне

В далеко-легкие края
В потусирень из пьес
Где бились бабочки об лед
и Эдгар По исчез

Когда Жоэль Помра помри
Ума и свет простыл
Мы гнали сердце из могил
Как Уильям Блейк учил

Между ассам и эдельвейс
В десятой книге тель
Где марс прибит к стене небес
Сквозь облачную тюль

Прощай горбунья-старушенц
Нам дан неэтот свет
Прощайте мать прощай отец
Дитя чье сердце спит

Проснись и пой дрожи как снег
Пока не смог никто
Луну как пуговицу пришить
Чтобы согреть пальто

Картонный марс слетит с гвоздя
И кончится игра
Мы убежим дитя дитя
Когда Жоэль Помра!

Ксения Щербино.

Анализ стихотворения «Лесной царь»

Поэт рисует картину мира, где реальность переплетается с фантазией, а смерть одного из творцов, Жоэля Помра, становится катализатором для пробуждения и бегства. Образ «лесного царя», вероятно, символизирует некую потустороннюю, мистическую силу, которая ведет за собой, или же является метафорой для неизбежного конца, но в данном контексте, скорее, выступает как проводник в иные, более свободные миры.

Путешествие «на марс», «по ж.д. рельсам на коне», «по морю в решете» – это метафоры абсурдности и невозможности, подчеркивающие сюрреалистический характер происходящего. Это не просто поездка, а акт преодоления границ возможного, попытка найти выход из удушающей реальности. Призыв «Ко мне дитя ко мне» звучит как нежное, но настойчивое приглашение в этот мир фантазий, где можно забыть о бренности и страхах.

«В далеко-легкие края» и «в потусирень из пьес» – эти образы создают ощущение эфемерности, мира, сотканного из слов и представлений, где даже «бабочки бьются об лед», подчеркивая хрупкость и парадоксальность этого пространства. Исчезновение Эдгара По, мастера готики и мистики, лишь усиливает атмосферу таинственности и предвещает более глубокие трансформации.

Смерть Помра, «ума и свет простыл», становится поворотным моментом. Вместо скорби, лирика предлагает «гнать сердце из могил», следуя примеру Уильяма Блейка, который также исследовал мистические и духовные измерения бытия. Это призыв к воскрешению, к обретению новой жизни, пусть и в столь необычных условиях.

«Между ассам и эдельвейс» – эти контрастные образы, тропического чая и горного цветка, намекают на широту охвата, на соединение противоположностей. «Десятая книга тель» и «марc прибит к стене небес» – эти строки создают ощущение грандиозности и одновременно некоего искусственного, нарисованного мира, где законы природы нарушены. «Сквозь облачную тюль» – это взгляд сквозь завесу иллюзий, попытка увидеть истину, скрытую за видимостью.

Прощание с «горбуньей-старушенц», с родителями, с «дитя чье сердце спит» – это символическое отречение от прошлого, от всего, что связывает с обыденностью и не позволяет пробудиться. Это прощание с теми, кто не способен понять или разделить этот побег в иную реальность.

«Проснись и пой дрожи как снег» – это призыв к полному пробуждению, к ощущению жизни во всех ее проявлениях, даже в дрожи, подобной таянию снега. Идея «пришить луну как пуговицу, чтобы согреть пальто» – это прекрасная метафора стремления к теплу и свету в холодной, равнодушной реальности, попытка создать себе утешение, пусть и из подручных, фантастических средств.

Финал, где «картонный марс слетит с гвоздя», символизирует разрушение искусственного мира, крах иллюзий. Но вместо страха, это предвещает «игру», которая вот-вот закончится, и, самое главное, «бегство». «Мы убежим дитя дитя» – это финальный, страстный призыв к полному освобождению, к переходу в мир, где нет места ограничениям, когда «Жоэль Помра!» – это, возможно, не просто имя, а пароль, ключ к этому новому, свободному бытию.