…Негромко говоришь — прощай.
Мост над стремниной лета, над ливнем.
Прощай, — говоришь тополиным побегам,
шелковице за белым забором
и улице,
А сам толком не знаешь —
К кому обращен этот шепот.
Прощай, говоришь снам, в которых
ты появилась…
О какой странный сон вырос над нами!
Крыло и звезда были незримы тогда.
И этот сон, подобно ветру, проникал всюду, касаясь самых потаенных уголков сознания. Он был соткан из предчувствий, из едва уловимых знаков, которые теперь, в прощании, обретают свою истинную, горькую значимость. Сон этот, не имеющий четких очертаний, напоминал туман, окутывающий реальность, делая ее призрачной и неуловимой. Он был полон невысказанных слов и несбывшихся надежд, подобно тому, как воздух перед грозой наполняется ощущением напряжения.
Впереди мерно машут крыльями птицы:
- Дрозды,
- чибисы,
- дикие гуси.
Невесомость полнит тела, зрачок
разрывает безмерность отчаянья —
Всего не увидеть.
Их полет – это не просто движение в пространстве, это символ ускользающего времени, стремительного бега жизни. Дрозды, с их мелодичным пением, напоминают о мимолетной красоте, чибисы, с их пронзительными криками, – о тревоге, а дикие гуси, улетающие на юг, – о неизбежности перемен и прощаний. Невесомость, наполняющая тела, – это ощущение перехода, освобождения от земных пут, но одновременно и уязвимости перед лицом безмерности. Зрачок, разрываемый отчаяньем, пытается вместить в себя необъятное – всю сложность бытия, всю горечь утраты, но оказывается бессилен. Эта невозможность постичь все, увидеть всю картину целиком, порождает глубинное отчаяние, которое пронизывает каждую клеточку существа.
Вскипает вода, трепещут кроны деревьев,
Раздвигается мир до пределов, доселе
неведомых
ни нам, ни ему самому.
Стихии словно вторят внутреннему смятению. Вскипающая вода – это бурлящие эмоции, неудержимые потоки чувств. Трепещущие кроны деревьев – это дрожь души, ее реакция на перемены, на натиск судьбы. Мир расширяется, обретая новые, пугающие измерения. Границы реальности стираются, открывая бездны, о существовании которых раньше и не подозревали. Это расширение сознания, вызванное прощанием, может быть болезненным, но оно же открывает путь к новому пониманию, к постижению глубинных истин.
И, точно шепот твой, в безмерности
солнечного луча
танцует бледная паутина,
предваряя милосердие льда.
И в этом грандиозном, хаотичном танце природы, в этом раздвижении мира, возникает тихий, почти незаметный образ – бледная паутина, танцующая в солнечном луче. Этот образ, столь хрупкий и эфемерный, подобен твоему прощальному шепоту – он не кричит, не требует внимания, но проникает в самую суть. Паутина, сотканная из тончайших нитей, символизирует связь, пусть и слабую, между прошлым и будущим, между тем, что уходит, и тем, что грядет. Ее бледность говорит о слабости, о уязвимости, но танец в солнечном луче придает ей особую, мистическую красоту. Она предваряет милосердие льда – символ очищения, забвения, но и окончательности. Лед, покрывающий все, принесет покой, но и остановит течение жизни, заморозит ее в своем безмолвном величии.
Какой странный сон раскинулся над нами
тогда.
Аркадий Драгомощенко.