Скисает молоко: Путь к самопознанию в тумане города

Скисает молоко – его душа, туман,
Сковала город, разведя нас, горожан, по фонарям.
В подзорную трубу позорного столба
Я различаю свет, я, силуэт раба,
В котором говорит высокородный ген,
Я Галилея внук, собака-Диоген.
Я оттепели плод, подснежника дитя,
Нарцисс, я зеркало дыханья и питья,
В меня вросли и крест, и смерть, но в претвореньи
По жилам речь течёт – то кровь, то сердце – ком воображенья.
Я пью свой млечный путь, туман слепых небес,
И в мареве не знать, что мы бирнамский лес,
И фонарей огни нас не сожгут: мы дышим, как родной,
Водою, сывороткой, пылью ледяной.

Татьяна Щербина.

Скисает молоко – его душа, туман,
Сковала город, разведя нас, горожан, по фонарям.
В подзорную трубу позорного столба
Я различаю свет, я, силуэт раба,
В котором говорит высокородный ген,
Я Галилея внук, собака-Диоген.
Я оттепели плод, подснежника дитя,
Нарцисс, я зеркало дыханья и питья,
В меня вросли и крест, и смерть, но в претвореньи
По жилам речь течёт – то кровь, то сердце – ком воображенья.
Я пью свой млечный путь, туман слепых небес,
И в мареве не знать, что мы бирнамский лес,
И фонарей огни нас не сожгут: мы дышим, как родной,
Водою, сывороткой, пылью ледяной.

В этом молочном тумане, где реальность смешивается с иллюзией, где границы между человеком и природой размыты, я ощущаю себя частью чего-то большего, чем просто индивид. Моя душа, подобно скисшему молоку, несет в себе оттенок легкой горечи, но и свежесть преображения. Город, окутанный этой пеленой, становится лабиринтом, где каждый из нас, горожан, ищет свой собственный свет, свою звезду, свой ориентир. Фонари, эти искусственные солнца, разводят нас по разным путям, но в то же время они являются и точками притяжения, маяками в этой экзистенциальной мгле.

Я смотрю в подзорную трубу, но это не просто инструмент наблюдения. Это символ моего внутреннего зрения, моей способности проникать сквозь поверхностное. Позорный столб – это метафора общественного осуждения, но даже на нем я вижу свет, я различаю в себе не только слабость, но и силу. Я – силуэт раба, но в этом рабстве кроется свобода духа, свобода мысли. Высокородный ген, который говорит во мне, – это наследие предков, их мудрость и их стремление к познанию. Я – Галилея внук, тот, кто осмелился смотреть на звезды, кто искал истину, несмотря на запреты. Я – собака-Диоген, тот, кто отверг общепринятые ценности ради внутренней свободы, кто искал честного человека среди лжи.

Я – оттепели плод, рожденный после долгой зимы, символ возрождения и надежды. Я – подснежника дитя, хрупкий, но упорный, пробивающийся сквозь снег к свету. Я – Нарцисс, но не в смысле самолюбования, а в смысле самопознания, вглядываясь в зеркало своего внутреннего мира. Я – зеркало дыханья и питья, отражающее не только физическое, но и духовное насыщение. В меня вросли и крест, и смерть, символы страданий и конечности бытия, но в этом претвореньи, в этом процессе трансформации, моя речь течет по жилам, как кровь, как сердце, как ком воображенья, рождая новые смыслы.

Я пью свой млечный путь, этот космический поток, который несет меня сквозь туман слепых небес, небес, которые не видят, но ощущают. В этом мареве, в этой неопределенности, я не знаю, что мы – бирнамский лес, метафора таинственного, дикого, необузданного. И фонарей огни, эти яркие, но холодные символы цивилизации, не смогут нас сжечь. Мы дышим, как родной, как сама жизнь, водой, сывороткой, пылью ледяной – элементами, которые составляют основу нашего бытия, нашей сущности, нашей связи с природой и космосом. Мы – часть этого вечного круговорота, этой бесконечной игры бытия и небытия.

Татьяна Щербина.