Ветер, звезда и пустота в поэзии Василия Бородина
ветер сорван с пилоток и паток
и касающееся людей
превращается в недостаток
и присутствие сил площадей
и звезда и звезда что карает
утыкаются в наши рты
как совиная прелесть рая
перед улицей Пустоты
ужас кажимости и жа́ра
заворованное созвал
и качающегося шара
сердцевину не обозвал
сердцевина была короной
уходящего дна пятой
разворачиваньем урона
золотой ветряной плитой
– ветер карлик и ветер посох
соловей человек и чуб
умирающий под вопросом
колотящийся по плечу
Василий Бородин.
ветер сорван с пилоток и паток
и касающееся людей
превращается в недостаток
и присутствие сил площадей
и звезда и звезда что карает
утыкаются в наши рты
как совиная прелесть рая
перед улицей Пустоты
ужас кажимости и жа́ра
заворованное созвал
и качающегося шара
сердцевину не обозвал
сердцевина была короной
уходящего дна пятой
разворачиваньем урона
золотой ветряной плитой
– ветер карлик и ветер посох
соловей человек и чуб
умирающий под вопросом
колотящийся по плечу
В этом вихре образов, где ветер, словно сброшенный с головных уборов, обретает ощутимую силу, касаясь людей и оборачиваясь для них то недостатком, то властью неведомых площадей, проступает тревожное предчувствие. Звезда, несущая в себе карающий свет, подобно неумолимой силе, проникает в самое существование, в наши уста, становясь символом некоего райского, но зловещего очарования, обращенного к бездне, к «улице Пустоты».
Эта пустота не просто отсутствие, но активная, поглощающая сила, перед которой меркнут любые земные утешения. Ужас, порожденный видимостью, иллюзией бытия, и всепроникающая жара, символизирующая либо страсть, либо иссушение, сливаются воедино. То, что было «заворовано», теперь созвано, призвано, и это несет в себе оттенок фатальности. Качающийся шар, метафора нестабильности, неопределенности, – его сердцевина, его суть, остается не названной, не осмысленной, ускользающей от понимания.
Эта невысказанная, неопознанная суть, эта сердцевина, оказывается чем-то большим, чем просто центр. Она – корона, венец, но не триумфа, а «уходящего дна», символизирующего конец, угасание, потерю. Пятая – это, возможно, пятая стихия, или пятая глава истории, или же просто указание на некую финальную стадию. Разворачивание этого урона, этой потери, проявляется как «золотая ветряная плита» – образ одновременно прекрасный и разрушительный, подобно тому, как ветер, несущий пыль и песок, может покрыть все золотистым налетом, но при этом уничтожить.
И вот, на фоне этого космического и экзистенциального развертывания, появляется образ ветра, который уже не просто стихия, но и «карлик», ограниченный, но обладающий силой «посоха», направляющего или наказывающего. Соловей, традиционный символ красоты и песни, здесь сливается с человеком, обретая его черты, но при этом остается «чубом» – чем-то незначительным, но приметным. Этот образ, «умирающий под вопросом», находится в состоянии вечного сомнения, не находя ответов. Его существование – это метание, «колотящееся по плечу», попытка найти опору, утешение, или же, наоборот, призыв к действию, к пробуждению, но лишенному ясности цели.
Василий Бородин.