ВОРОНА, ГОЛУБЬ И КАПИТАН

Над крышей каркает ворона
и голубя в когтях сжимает.
А тот без крика и без стона
в когтях вороньих молча повисает,

как будто апельсин без кожуры,
как будто апельсин без кожуры.

Вверх смотрит дикий пес из конуры
и цепь свою поверх столба мотает.
На небе голубом ворона пролетает,
в когтях сжимая апельсин без кожуры.

Похоже, будто апельсин вороний
похож на дождь Данаи золотой,
похож на дождь Данаи золотой.

На море парус плещет из-под ветра.
На палубе виднеется суровый капитан.
В трубу подзорную ворону наблюдая,
он видит: на расстоянии около десяти метров
несет она в когтях оптический обман,
да и на вид она — еще довольно молодая.

«Когда б она была Даная,
когда б она была Даная!» —
вздыхает молчаливый капитан
и мчится — дальше в океан.

Владимир Эрль.

ВОРОНА, ГОЛУБЬ И КАПИТАН

Над крышей каркает ворона
и голубя в когтях сжимает.
А тот без крика и без стона
в когтях вороньих молча повисает,

как будто апельсин без кожуры,
как будто апельсин без кожуры.
Его перья, прежде гордо расправленные, теперь прижаты к телу, словно жалкие лохмотья, потерявшие свою былую красоту. Всякое движение, всякая попытка освободиться кажутся тщетными перед безжалостной хваткой хищницы. Голубь, этот символ мира и спокойствия, стал добычей, игрушкой в лапах природной жестокости, демонстрируя уязвимость даже самых, казалось бы, неприступных.

Вверх смотрит дикий пес из конуры
и цепь свою поверх столба мотает.
Его взгляд, полный тоски и неудовлетворенной жажды свободы, устремлен туда, где разворачивается драма. Пес, прикованный к земле, лишь может наблюдать за полетом, за этой свободой, недоступной ему. Его рычание, приглушенное цепью, становится фоном для этой небесной сцены, подчеркивая его собственное бессилие. Цепь, вращаясь, отбрасывает тени, сплетающиеся в причудливые узоры на пыльной земле, символизируя замкнутый круг его существования.

На небе голубом ворона пролетает,
в когтях сжимая апельсин без кожуры.
Этот образ, столь яркий и неожиданный, завораживает. Апельсин, символ сочности, сладости, жизни, в данном контексте приобретает иное значение. Он становится метафорой чего-то ценного, украденного, унесенного прочь, возможно, невинности или надежды. Ворона, с ее темными перьями, выделяется на фоне ясного неба, напоминая о вечной борьбе за выживание, о том, что красота и гармония могут быть нарушены внезапной агрессией.

Похоже, будто апельсин вороний
похож на дождь Данаи золотой,
похож на дождь Данаи золотой.
Миф о Данае, о Зевсе, явившемся в золотом дожде, всплывает в памяти, добавляя сцене мистический, почти божественный оттенок. Золото, символ богатства и власти, здесь перекликается с желтизной добычи, с ее кажущейся ценностью. Но в отличие от мифа, где золотой дождь приносил потомство и менял судьбу, здесь это лишь холодный, мертвый трофей. Сравнение подчеркивает контраст между легендарной красотой и суровой реальностью.

На море парус плещет из-под ветра.
На палубе виднеется суровый капитан.
Его лицо, обветренное и покрытое морщинами, хранит следы бесчисленных плаваний и пережитых бурь. Он – хозяин стихии, человек, привыкший к борьбе с природными силами. Его взгляд, острый и проницательный, не упускает ни одной детали. Он стоит на палубе, словно на троне, олицетворяя собой силу и решимость. Шум волн и скрип мачт создают атмосферу одиночества и вечного путешествия.

В трубу подзорную ворону наблюдая,
он видит: на расстоянии около десяти метров
несет она в когтях оптический обман,
да и на вид она — еще довольно молодая.
Капитан, привыкший к обманам моря, к миражам и иллюзиям, разглядел в этой сцене нечто большее, чем просто акт охоты. Он увидел в голубе, в его безмолвном страдании, символ обманутых надежд, иллюзию свободы, которая оказалась лишь миражом. Ворона, как вестник чего-то неоднозначного, вызывает у него сложные чувства. Ее молодость, ее стремительность, ее кажущаяся триумфальность – все это лишь поверхностный слой, скрывающий более глубокую истину.

«Когда б она была Даная,
когда б она была Даная!» —
вздыхает молчаливый капитан
и мчится — дальше в океан.
Эти слова, произнесенные с горечью и тоской, раскрывают его внутренний мир. Он, возможно, сам когда-то был обманут, потерял что-то ценное, подобно Данае, ставшей жертвой чужой воли. Он мечтает о ситуации, где красота и молодость не оборачиваются трагедией, где добыча становится источником возрождения, а не символом утраты. Но реальность неумолима, и капитан, приняв эту истину, продолжает свой путь, унося с собой эту запечатлевшуюся в памяти картину, как еще один штрих к бесконечной мозаике человеческих судеб и природных законов. Его корабль, рассекая волны, устремляется к новым горизонтам, но образ вороны с ее добычей навсегда остается в его памяти, как напоминание о хрупкости жизни и неизбежности перемен.