Духи имен, самозванцы и главное имя

Ясно, что все имена вошли сейчас в это тело как духи,
и поэтому оно облюбовано как укрытие.
Но появляется образ тревожной буфетчицы в фартуке, и она говорит:
«Нет, ты не мой возлюбленный, ты самозванец!
У тебя ни одной веснушки, но родинки у нас одинаковые».
И тогда это главное имя накатывает с грохотом морской гальки,
и не вмещается уже ни в одно тело,
и поселяется, наконец, в шелесте вышестоящего петровского дуба.

Александра Цибуля.

Ясно, что все имена вошли сейчас в это тело как духи,
и поэтому оно облюбовано как укрытие. Это тело, казалось бы, готово принять множество сущностей, подобно тому, как древний храм открывает свои двери для множества паломников, каждый из которых несет свою молитву, свою надежду. Имена, словно невидимые обитатели, нашли в нем приют, обустроились, наполнили его своей энергией, своей историей. Каждое имя – это отдельная история, отдельная жизнь, отдельная судьба, и все они сливаются в едином потоке, проникая в самое существо этого временного пристанища.

Но появляется образ тревожной буфетчицы в фартуке, и она говорит:
«Нет, ты не мой возлюбленный, ты самозванец!
У тебя ни одной веснушки, но родинки у нас одинаковые».

Эта буфетчица, возможно, олицетворяет собой некую хранительницу истины, стража реальности, которая видит сквозь иллюзии и обман. Ее тревога понятна – она ищет знакомое, родное, но находит лишь подделку. Она сравнивает, анализирует, ищет подтверждение своей правоты в мельчайших деталях. Веснушки, как символы природной, естественной красоты, отсутствуют, что сразу вызывает подозрение. Но родинки, эти уникальные знаки на коже, которые обычно служат опознавательными чертами, здесь играют роль двойного агента. Они одинаковые, что могло бы указывать на родство, на близость, но в контексте ее слов они лишь усиливают ощущение обмана, подчеркивая, что внешнее сходство не означает истинного присутствия. Это как зеркало, отражающее, но не являющееся оригиналом.

И тогда это главное имя накатывает с грохотом морской гальки,
и не вмещается уже ни в одно тело,
и поселяется, наконец, в шелесте вышестоящего петровского дуба.

Главное имя, осознав свое истинное положение, свою огромность, свою неповторимость, отвергает любые попытки ограничить его. Оно подобно стихийной силе, которая не может быть заключена в рамки. Грохот морской гальки – это звук природы, мощный, неукротимый, символизирующий вечность и неподвластность. Это имя, возможно, является первоосновой, первоисточником, который не может быть удержан в бренной оболочке. Его истинное место – там, где время течет иначе, где реальность обретает иную форму. Шелест вышестоящего петровского дуба – это символ мудрости, древности, связи с прошлым и будущим. Дуб, как вековое дерево, является хранителем тайн, свидетелем эпох. Его шелест – это голос природы, голос вечности, который принимает в себя это главное имя, давая ему бесконечное пространство для существования, освобождая его от земных ограничений. Оно становится частью чего-то большего, чем простое тело, частью самой ткани мироздания.

Александра Цибуля.