Лампа: лицо любимого надо всем

Лампа: лицо любимого надо всем. Сирень, спящая как город, ее библейская тишина (поиск ракурса как участие в таинстве). Течение этого дома, этого дерева. Нити чар от них, и вхождение в рай вещей. Трамвай-сновидец, кроткая сомнамбула, с глазами влюбленного. Один на один с иконой, читая которую, я обвожу черты. Мое счастье — быть с ней физически как с лицом. Я говорю: отойди, не распугивай духов вечера. Но следы рубцуются, а икона не икона, а бумажный календарь, перекинутый через аналой. Я проснулась от барабанов, я решила: война. Лицо любимого было близко, кровавое. Теперь тень любимого скользит по садам. Лицо любимого в животе и горле, живое. Лицо любимого, зажатое в кулаке, как сверток.

wenn es auf einmal

lampenhaft hell wird

Оно улыбается, распахнутое, полное глаз, переходящее в полноту Никогда.

Александра Цибуля.

Лампа: лицо любимого надо всем. Она освещает пространство, становясь центром мироздания, символом присутствия и незримой связи. Сирень, спящая как город, ее библейская тишина – это не просто цветок, а метафора покоя, глубокого, почти сакрального, окутывающего мир. В этой тишине рождается особая форма познания, (поиск ракурса как участие в таинстве). Это не просто взгляд, а погружение, попытка проникнуть в суть вещей, ощутить их невысказанную историю.

Течение этого дома, этого дерева – это ощущение живой энергии, пульсации бытия, пронизывающей все вокруг. Нити чар от них, и вхождение в рай вещей. Предметы обретают магическую силу, становятся проводниками в мир тонких ощущений, где обыденность преображается в чудо. Трамвай-сновидец, кроткая сомнамбула, с глазами влюбленного – это образ, сочетающий механическое и одушевленное, движение по рельсам реальности и полет фантазии. Он несет в себе отголоски чужих историй, мечты и ожидания пассажиров.

Один на один с иконой, читая которую, я обвожу черты. Это не религиозный акт в строгом смысле, а ритуал интимного узнавания, попытка постичь глубину образа, его внутренний мир. Мое счастье — быть с ней физически как с лицом. Желание близости, осязаемости, ощущения живого присутствия, которое дарует успокоение и полноту. Я говорю: отойди, не распугивай духов вечера. Трепетное отношение к хрупкости момента, к тонкой грани между явью и сном, когда мир кажется особенно уязвимым.

Но следы рубцуются, а икона не икона, а бумажный календарь, перекинутый через аналой. Реальность вторгается в этот священный мир, обнажая его уязвимость. Простые, бытовые предметы заменяют возвышенные образы, напоминая о суетности и быстротечности времени. Я проснулась от барабанов, я решила: война. Внезапное пробуждение, шок, осознание надвигающейся катастрофы. Мир сотрясается, привычные представления рушатся.

Лицо любимого было близко, кровавое. Образ любимого, искаженный болью, страхом, ужасом войны. Это не просто физическое присутствие, а отражение общей беды, проецирующееся на самое дорогое. Теперь тень любимого скользит по садам. Образ любимого становится призрачным, ускользающим, но все еще присутствующим, как эхо пережитого. Лицо любимого в животе и горле, живое. Невыносимая близость, ощущение любимого внутри, как часть себя, как источник боли и жизни одновременно. Лицо любимого, зажатое в кулаке, как сверток. Образ, который хочется защитить, сохранить, уберечь от внешнего мира, но который одновременно сжимается под давлением обстоятельств.

wenn es auf einmal

lampenhaft hell wird

Внезапное, ослепительное прозрение, яркий свет, который обнажает истину, какой бы болезненной она ни была. Оно улыбается, распахнутое, полное глаз, переходящее в полноту Никогда. Улыбка, которая несет в себе примирение, принятие, но в то же время растворяется в бесконечности, в вечности, где нет места страху и боли. Это переход от конкретного образа к абстрактному, от личного к универсальному, от жизни к ее высшей форме бытия.

Александра Цибуля.