ЭТЮД
Огонь в ночи, в помойном баке,
у Курской станции метро…
Как сразу сделалось светло,
тепло и празднично в клоаке.
Апреля черное стекло
шипит и плавится от жара.
Забыла я, куда бежала,
глаза дымком заволокло.
Бродяги темные застыли,
их ноги босые застыли,
бутылки мутного стекла
умолкли в недрах темных сумок.
Уют бесплатного тепла
прекрасен в этом время суток.
Притормозив, гляжу в огонь:
как свежевыкупанный конь,
такой же нестерпимо красный.
Шипучий, маленький, напрасный.
Татьяна Риздвенко.
ЭТЮД
Огонь в ночи, в помойном баке,
у Курской станции метро…
Как сразу сделалось светло,
тепло и празднично в клоаке.
Апреля черное стекло
шипит и плавится от жара.
Забыла я, куда бежала,
глаза дымком заволокло.
Бродяги темные застыли,
их ноги босые застыли,
бутылки мутного стекла
умолкли в недрах темных сумок.
Уют бесплатного тепла
прекрасен в этом время суток.
Притормозив, гляжу в огонь:
как свежевыкупанный конь,
такой же нестерпимо красный.
Шипучий, маленький, напрасный.
Ночь окутала город своим бархатным покрывалом, лишь редкие фонари пробивались сквозь плотную пелену. В этом царстве теней, у самого края урбанистического хаоса, где смешивались запахи выхлопных газов и гниющих отходов, возгорелся маленький, но яркий костер. Помойный бак, обычно символ уныния и забвения, превратился в очаг небывалого торжества. Пламя, вырываясь из его ржавых недр, осветило всё вокруг причудливым, пляшущим светом.
Апрельский воздух, еще прохладный и влажный, встретил жаркое дыхание огня. Спешащие по своим делам прохожие, те немногие, что еще не успели скрыться в своих уютных жилищах, замедляли шаг, привлеченные этим неожиданным зрелищем. Для кого-то это было лишь мимолетное искушение теплом, для кого-то – напоминание о забытых кострах юности, для кого-то – просто странная, сюрреалистичная картина в привычном городском пейзаже.
Я, словно загипнотизированная, остановилась. Взгляд мой был прикован к языкам пламени, которые танцевали в ритме неведомой мелодии. Дым, едкий и густой, поднимался вверх, застилая небо и смешиваясь с вечерними сумерками. Он щипал глаза, заставляя их слезиться, но я не могла отвести взгляд. В этом огне было что-то первобытное, зовущее, что-то, что пробуждало древние инстинкты.
Бродяги, эти вечные обитатели городских окраин, словно статуи, застыли вокруг костра. Их силуэты, черные и угловатые, четко вырисовывались на фоне пылающего мусора. Босые ноги, привыкшие к холоду асфальта, казалось, тоже искали спасения в этом неожиданном источнике тепла. Пустые бутылки, свидетели ночных попоек и одиноких вечеров, притихли в их потертых сумках, словно тоже ощущая благодать этого момента.
Уют, такой неожиданный и бесплатный, разливался в воздухе. Это было тепло, которое не требовало платы, не нуждалось в приглашении. Оно просто было, доступное каждому, кто осмеливался приблизиться. В этот час, когда город готовился ко сну, а улицы пустели, этот огонь казался единственным живым существом, пульсирующим в темноте.
Я смотрела на него, и он напоминал мне дикого, необузданного жеребца, только что вышедшего из воды. Его красная грива, пылающая и растрепанная, развевалась на ветру. Это было зрелище одновременно завораживающее и пугающее. Огонь, такой сильный и могучий, но в то же время такой хрупкий и мимолетный. Он дарил тепло, но мог и сжечь. Он освещал, но мог и погрузить во тьму. Он был прекрасен в своей неистовости, но в его красоте таилась и обреченность.
Маленький, шипучий, он трещал и взрывался, бросая искры в ночное небо. Каждый его вздох, каждый его всплеск казался криком, обращенным к вечности. И в этом крике, в этом беспощадном танце пламени, я чувствовала что-то знакомое, что-то, что отзывалось в глубине моей души. Это было напоминание о бренности всего сущего, о мимолетности счастья, о вечном цикле разрушения и возрождения.
И вот, стоя у края этой импровизированной сцены, я ощущала себя частью этого момента, частью этого хаоса и этой красоты. Забыв обо всем, я просто наблюдала, как огонь пожирает себя, как свет борется с тьмой, как жизнь рождается из пепла. Это был этюд, написанный природой и городом, этюд, который навсегда остался в моей памяти.
Татьяна Риздвенко.