Открытие мира: от страха к самопознанию
Было время, когда мы боялись людей
и селились, как черти, за печкой.
К нам зима приходила с пучком орхидей,
кружкой супа, домашней аптечкой.
Так и жили, о том толковали, о том
пели песни, о том тосковали,
о прекрасном, о тёплом, о чём-то своём,
так мы прятались, так зимовали.
Но однажды очнулись и — чёрт побери! —
мир вокруг изменился до боли.
Хоть листай словари, хоть пускай пузыри
в орхидеи, да желтофиоли.
И теперь мы не точки в небесном шитье,
а скворцы из кирпичных скворешен —
кто распят на трухлявом рекламном щите,
кто к железной антенне подвешен.
Мы решили поверить во всё до конца
и во всём до конца сомневаться,
в монологе лжеца и сонете слепца.
Может быть, может быть, может статься!
Может быть, я не только пустой человек,
что застигнут внезапной листвою
и глядит, как уходит серебряный век,
может быть, я чего-нибудь стою.
Не по мёртвому берегу тризну твори —
по живому, что свищет и тает;
посмотри, кто-то снежные губы твои
с замиранием сердца читает.
Евгений Никитин.
Было время, когда мы боялись людей
и селились, как черти, за печкой.
К нам зима приходила с пучком орхидей,
кружкой супа, домашней аптечкой.
В той тиши, в той укрытой от мира глуши,
где лишь ветер шептал нам былины,
мы искали ответы в глубинах души,
словно крот, что роет свои норы.
Мир казался далёким, чужим, как туман,
за окном, где метели кружили.
Нам хватало тех узких, привычных нам ран,
что собой затянулись, забыли.
Так и жили, о том толковали, о том
пели песни, о том тосковали,
о прекрасном, о тёплом, о чём-то своём,
так мы прятались, так зимовали.
Наши мысли, как птицы, в клетке своей,
били крыльями стенки покорно.
Мы боялись открыться, стать чуть-чуть смелей,
и теряли себя безвозвратно.
Каждый день был похож на вчерашний, и вновь
мы в привычной ютились коробке.
И казалось, что это — навеки, любовь
к этой жизни, такой скромной, робкой.
Но однажды очнулись и — чёрт побери! —
мир вокруг изменился до боли.
Хоть листай словари, хоть пускай пузыри
в орхидеи, да желтофиоли.
Всё, что было привычным, теперь стало прах,
всё, что знали — ушло безвозвратно.
И в глазах отражался невиданный страх,
и в душе — опустошенье, пятна.
Рекламные щиты, как гигантские кресты,
вознеслись над бетонной пустыней.
И антенны, как пальцы, тянулись к звёздам,
в этой новой, враждебной стихии.
И теперь мы не точки в небесном шитье,
а скворцы из кирпичных скворешен —
кто распят на трухлявом рекламном щите,
кто к железной антенне подвешен.
Мы — частицы огромного, шумного дня,
где каждый борется, ищет, страдает.
И в толпе, что несется, теряя себя,
каждый что-то своё узнает.
Мы — крик в этой вечной, безликой толпе,
мы — искра, что тускнеет, но греет.
Мы — след на пыльной, забытой тропе,
что зовёт, что надежду лелеет.
Мы решили поверить во всё до конца
и во всём до конца сомневаться,
в монологе лжеца и сонете слепца.
Может быть, может быть, может статься!
В этой двойственности, в этом вечном «скорей»,
где реальность сплелась с миражами,
мы пытаемся найти смысл средь тысяч теней,
средь обманчивых, ярких миражей.
И в сомненьях, и в вере — мы ищем ответ,
где правда, где ложь, где прозренье.
И пусть путь наш извилист, но мы знаем — рассвет
принесёт нам и боль, и спасенье.
Может быть, я не только пустой человек,
что застигнут внезапной листвою
и глядит, как уходит серебряный век,
может быть, я чего-нибудь стою.
Может быть, в этой суете, в этом шуме,
в этой гонке за призрачным счастьем,
есть частица меня, что ещё не уснула,
что не сдалась всеобщему счастью.
Может быть, я смогу прокричать миру вслух,
что я жив, что люблю, что страдаю,
что я чувствую боль, что я слышу тот звук,
что надежду в душе сохраняю.
Не по мёртвому берегу тризну твори —
по живому, что свищет и тает;
посмотри, кто-то снежные губы твои
с замиранием сердца читает.
Пусть не мертвая слава, не пыльный гранит,
а живое тепло, что согреет.
Пусть тот взгляд, что в тебя, словно солнце, глядит,
и в ответ твоё сердце ответит.
Ведь в глазах отражается наша душа,
и в них читаются все наши тайны.
Так живи, так люби, так мечтай, не спеша,
и пусть чувства твои не случайны.
Евгений Никитин.