Поэт-бродяга продает свою судьбу

Где в белое, белое небо
Пространство холодное бьет,
Замучен тяжелой неволей,
Бродяга судьбу продает:

• Возьмите, кому ее надо,
• И средства вложите свои
• В дырявые, словно ограда,
• Недавние руки мои.

Я тела уже не имею
И косо стою, как печать,
И можно сквозь эти лопатки и шею
Пустые холмы различать.

Я шел от Одессы к Херсону,
Как ветер в безлюдной степи.
Я брел по степям Забайкалья,
Как лодка на черной цепи.

Я град; я катящийся топот,
Движенье без ног и копыт:
Купите мой жизненный опыт,
Верните прижизненный быт.

И эту посмертную славу,
Вспухающую, как вода,
Отдам без раздумья за «явскую» Яву,
Какую курили тогда.

Мария Степанова.

Где в белое, белое небо, пронзительно холодное, бездонное, словно зеркало, отражающее лишь вечную пустоту, пространство холодное бьет, проникая до самых костей, до самой души, замучен тяжелой неволей, неволей жизни, неволей обстоятельств, неволей собственной слабости, бродяга судьбу продает, распродает остатки своего существования, словно жалкую рухлядь на пыльном рынке забвения.

Возьмите, кому ее надо, эту изломанную, искалеченную судьбу, кто еще способен увидеть в ней хоть тень надежды, хоть призрак смысла, и средства вложите свои, последние крохи, последние гроши, в дырявые, словно ограда, прохудившаяся, не способная удержать ничего ценного, недавние руки мои, руки, которые уже ничего не могут созидать, только разрушать, только отдавать, только протягивать в безмолвной мольбе.

Я тела уже не имею, не чувствую его, оно стало чужим, далеким, словно оболочка, сброшенная с умирающего существа, и косо стою, как печать, криво, неправильно, словно клеймо, поставленное на моей жизни, как знак, отмечающий мою обреченность, и можно сквозь эти лопатки и шею, сквозь эти иссохшие, прозрачные кости, сквозь эту оболочку, уже не принадлежащую мне, пустые холмы различать, видеть бесконечные, безжизненные просторы, которые стали моим единственным пристанищем, моим вечным пейзажем.

Я шел от Одессы к Херсону, по выжженным солнцем степям, где ветер свистел в ушах, словно шепот мертвых, как ветер в безлюдной степи, не встречая ни души, ни взгляда, только пыль, только зной, только бескрайнее одиночество, которое въедалось в самую плоть, и я брел по степям Забайкалья, по этим диким, необъятным просторам, где лишь холод и ветер царят, как лодка на черной цепи, привязанная к неведомому кораблю, тянущаяся куда-то в бездну, без возможности освободиться, без надежды на спасение.

Я град; я катящийся топот, шум, который остается после меня, отголосок моих шагов, моих бегств, моих падений, я движение без ног и копыт, я призрак, обреченный на вечное движение, на вечное скитание, купите мой жизненный опыт, этот горький, пропитанный болью опыт, верните прижизненный быт, эту простую, земную жизнь, которой я был лишен, которой так жаждал.

И эту посмертную славу, которая приходит слишком поздно, когда уже ничего не имеет значения, когда уже нет сил ее разделить, когда уже нет тех, кто мог бы ее оценить, вспухающую, как вода, поднимающуюся, как волна, которая скоро схлынет, не оставив и следа, отдам без раздумья за «явскую» Яву, за этот миг забвения, за эту иллюзию покоя, за эту возможность забыться, за ту, какую курили тогда, в молодости, когда мир казался иным, когда надежда еще теплилась, когда жизнь еще имела вкус.