Ночь читает

ночь читает
не то, не нас

она пьёт свои фонари
в ожиданье зари-зари

старик шевелится во сне
сорняк шевелится в весне
среди колючек снега —
он му́ка или нега?

бьёт его
его дрожь; покой
из дрожи наплывает —
такого не бывает

бывает тот озноб, когда
и тело всё как бы летит
и совесть вся как навсегда
наверх летит

там её встретив, кто-то там
к пустым своим следам
примёрзнув или прикипев
поёт, всё спев

Василий Бородин.

ночь читает
не то, не нас, не этот мир, что мы привыкли видеть в дневном свете, где краски ярки, а формы отчетливы. Ночь читает, словно древний свиток, раскрывая свои тайны тем, кто готов вглядеться в полумрак. Она пьёт свои фонари, эти одинокие огоньки, разбросанные по городу, как звёзды, упавшие на землю. Каждый фонарь – это маленькая история, мерцающий эпилог дня, ожидающий рассвета, который развеет его мерцание. В ожиданье зари-зари, которая принесет с собой обновление, новое начало, но пока лишь туманная надежда, далекий шёпот света.

старик шевелится во сне, его тело, уставшее от прожитых лет, находит покой лишь в этом иррациональном мире сновидений. Возможно, он вспоминает молодость, или переживает давно забытые события, а может, просто отпускает дневные заботы. Сон – это другая реальность, где время течет иначе, а законы физики перестают действовать. Сорняк шевелится в весне, пробиваясь сквозь остатки зимнего холода, жаждущий солнца и жизни. Его существование – это вечная борьба, упорство, которое не знает поражений. Среди колючек снега, где казалось бы, царит лишь мертвая тишина и холод, он находит силы для роста. Он му́ка или нега? Эта двойственность присуща всему живому: и старости, и молодости, и даже самой природе. Мука в борьбе за выживание, в преодолении трудностей, и нега – сладкое забвение, покой, который приходит после изнурительных усилий.

бьёт его, эту дрожь, которая сотрясает тело, словно предвестник чего-то неизбежного. Эта дрожь – не просто физическое проявление, а скорее метафора внутреннего состояния, когда душа находится в смятении. Покой из дрожи наплывает – парадоксальное явление, когда именно в моменте наивысшего напряжения, в самом эпицентре смятения, рождается ощущение умиротворения. Это подобно тому, как после бури наступает тишина, или как после сильного плача приходит облегчение. Такого не бывает, скажет разум, привыкший к линейной логике. Но жизнь, как и поэзия, часто преподносит нам сюрпризы, нарушая все наши ожидания.

бывает тот озноб, когда тело всё как бы летит, теряя всякую связь с землей, словно душа отрывается от оболочки. Это ощущение невесомости, когда границы между реальностью и иллюзией стираются. И совесть вся как навсегда наверх летит, очищаясь от земных тягот, освобождаясь от груза вины и сожалений. Это момент абсолютной искренности, когда все маски сброшены, и душа предстает в своей истинной, неприкрытой сути.

там её встретив, кто-то там, возможно, ангел, или просто высшее существо, наблюдающее за нами с высоты. К пустым своим следам, к тем следам, которые остались на земле, и которые теперь кажутся такими незначительными, примёрзнув или прикипев к холодному, безжизненному пространству. Это метафора ушедшего, того, что уже не вернуть. Но даже в этом холоде, в этом забытьи, звучит песня. Поёт, всё спев, словно подводя итог всему прожитому, всему пережитому. Это песня жизни, песня смерти, песня вечности, которая звучит в тишине, когда все остальные звуки умолкают.

Василий Бородин.