Размышления о смерти и самопознании

Ты, смерть, красна не на миру, а в совести горячей.
Когда ты красным полотном взовьёшься надо мной
и я займусь твоим огнём навстречу тьме незрячей,
никто не скажет обо мне: и он нашёл покой.
Рванётся в сторону душа, и рябью шевельнётся
тысячелетняя река из человечьих глаз.
Я в этой ряби растворюсь, и ветер встрепенётся
в древесном шёпоте моём и вспомнится не раз.

Ты, смерть, красна или черна, не в этом вовсе дело, –
съедает мартовский туман последний мокрый снег.
И в смертном шёпоте моём уже не уцелело
ни слов для совести моей, ни берегов для рек.
А над оттаявшим прудом весна не городская,
на деревянном островке вчерашний снег уплыл.
Там, клюв упрятав под крыло, как будто замыкая
себя в осеннее кольцо, когда-то лебедь жил.

Я вспомнил лебедя, когда, себя превозмогая
и пряча губы в воротник, я думал о тебе.
Мне так хотелось умереть, исчезнуть, замыкая
в себе всё прошлое моё, тебя в моей судьбе.
О, если б вправду умереть пришлось мне в то ненастье,
то кто послушал бы меня и кто б сумел помочь
мне вытравить себя из глаз, пророчащих участье,
неумолимых, как и ты, и обращённых в ночь.

Всю память выжечь о себе, сгореть, лишиться крова.
Кричать: забудьте обо мне, меня на свете нет!
Что будет, если я умру? Меня оттуда снова,
оттуда вытащат опять просматривать на свет?
О, если б камни, что мои хранят прикосновенья
и в них живут, как в скорлупе, растаяли, как дым!
О, если б всё ушло со мной: вся память, все мгновенья,
в которых я тебя любил отчаяньем моим!

Где зеркало теперь моё? Бродячим отраженьем,
не находя ответных глаз, по городу бреду.
Грозит мне каждое окно моим прикосновеньем.
Мне страшно знать, что я себя нигде не обойду.
Я натыкаюсь на себя и там, где не был даже,
весь город мною заражён – повержен в колдовство.
Люблю, боюсь, зачем, кого – слова подобны краже.
Туман съедает мокрый снег, мне не спасти его.

Иван Жданов.

Ты, смерть, красна не на миру, а в совести горячей.
Когда ты красным полотном взовьёшься надо мной
и я займусь твоим огнём навстречу тьме незрячей,
никто не скажет обо мне: и он нашёл покой.
Рванётся в сторону душа, и рябью шевельнётся
тысячелетняя река из человечьих глаз.
Я в этой ряби растворюсь, и ветер встрепенётся
в древесном шёпоте моём и вспомнится не раз.

Ты, смерть, красна или черна, не в этом вовсе дело, –
съедает мартовский туман последний мокрый снег.
И в смертном шёпоте моём уже не уцелело
ни слов для совести моей, ни берегов для рек.
А над оттаявшим прудом весна не городская,
на деревянном островке вчерашний снег уплыл.
Там, клюв упрятав под крыло, как будто замыкая
себя в осеннее кольцо, когда-то лебедь жил.

Я вспомнил лебедя, когда, себя превозмогая
и пряча губы в воротник, я думал о тебе.
Мне так хотелось умереть, исчезнуть, замыкая
в себе всё прошлое моё, тебя в моей судьбе.
О, если б вправду умереть пришлось мне в то ненастье,
то кто послушал бы меня и кто б сумел помочь
мне вытравить себя из глаз, пророчащих участье,
неумолимых, как и ты, и обращённых в ночь.

Всю память выжечь о себе, сгореть, лишиться крова.
Кричать: забудьте обо мне, меня на свете нет!
Что будет, если я умру? Меня оттуда снова,
оттуда вытащат опять просматривать на свет?
О, если б камни, что мои хранят прикосновенья
и в них живут, как в скорлупе, растаяли, как дым!
О, если б всё ушло со мной: вся память, все мгновенья,
в которых я тебя любил отчаяньем моим!

Где зеркало теперь моё? Бродячим отраженьем,
не находя ответных глаз, по городу бреду.
Грозит мне каждое окно моим прикосновеньем.
Мне страшно знать, что я себя нигде не обойду.
Я натыкаюсь на себя и там, где не был даже,
весь город мною заражён – повержен в колдовство.
Люблю, боюсь, зачем, кого – слова подобны краже.
Туман съедает мокрый снег, мне не спасти его.

Иван Жданов.

Смерть, как внутренний огонь, невидимый для мира,
но жгущий душу изнутри, терзающий до дна.
И когда твой красный стяг, как жертвоприношенье,
взовьётся над моей душой, и я приму сполна
твоё пламя, что несёт меня в объятья мрака,
где нет ни света, ни надежд, лишь вечная тень.
Тогда никто не произнесёт: «Нашёл он здесь усладу,
его терзанья прекратились, настал ему тот день.»
Душа, как птица, рванётся прочь, оставив тело хрупкое,
и тысячелетняя река, что в наших глазах течёт,
зашевелится, как рябь, в ней отразится жуткое
и вечное, что было до, что будет и пройдёт.
Я растворюсь в этой реке, исчезну без следа,
лишь ветер, в шелесте ветвей, моё напомнит имя.
И будет вспоминаться мне, как будто навсегда,
мой след в природе, что остался, неведомый, незримый.

Ты, смерть, неважно, как предстать, черна иль алой,
ведь мартовский туман, съедая, растворит снега.
И в шёпоте моём, что был столь горьким, столь усталым,
не останется слов ни для души, ни для рек берега.
Весна не городская, чужая, над прудом растаявшим,
на островке, где прежде был, вчерашний снег уплыл.
Там, спрятав клюв под крыло, как будто бы пропавший,
в кольцо осеннее себя, когда-то лебедь жил.

Я вспомнил этого лебедя, когда, себя сгибая,
и пряча губы в воротник, я думал о тебе.
Мне так хотелось умереть, исчезнуть, завершая
в себе всё прошлое, тебя, мою судьбу в судьбе.
О, если б смерть пришла тогда, в ненастье, в стужу,
кто услышал бы меня, кто смог бы мне помочь
из глаз своих, где отражалась участь, выжечь,
неумолимых, как твоя, и обращённых в ночь?

Стереть всю память, всё, что связано со мной,
сгореть дотла, лишиться крова, дома, всего.
Кричать: «Забудьте обо мне! Меня нет в мире той
земли, где жил и страдал, не найдя ничего!»
Что будет, если я умру? Из мира того
меня вернут обратно, чтоб смотреть на свет?
И снова мучиться, страдать, не зная, отчего,
чтобы пройти через всё это, как будто бы обет?

О, если б камни, что хранят мои прикосновенья,
где жизнь моя живёт, как в скорлупе, растаяли, как дым!
О, если б всё ушло со мной: вся память, все мгновенья,
в которых я тебя любил, всем сердцем, всей душой своим!
Где зеркало теперь моё? Я бродячее отраженье,
ищу ответных глаз, но город пуст и нем.
Грозит мне каждое окно, как страшное явленье,
и страшно мне себя не обойти нигде, ни в чём.
Я натыкаюсь на себя, где даже не был прежде,
весь город, словно колдовством, мной заражён.
Люблю, боюсь, зачем, кого – слова, как украденные надежды.
Туман съедает мокрый снег, и я его не спасён.