Собака Госпожи Блаватской

Рыдать, просить прощенья, сознаваться,
На паперти, в коленях, на гробах:
– Я жил с собакой госпожи Блаватской,
Такая вот завидная судьба.
Я не питался липкою овсянкой,
Ни разу не ходил на поводу,
Я ездил по Неглинке и Таганке
В автошке на резиновом ходу.

Моя собачья жизнь текла не так, как у собратьев,
Чья доля – лишь поджатый хвост и скучный окрик.
Я знал изыски, нежные объятья,
И шепот ласковый, что отгонял любой мой крик.
Не жалкие объедки со стола, не крохи,
А деликатесы, что из дальних стран везли.
Мой мир был полон ароматов, вздохов,
И блеск глаз госпожи, как звезды, в нем горели.
Не поводок – моя свобода была цепью,
Что привязывала к ней, к ее изящной руке.
Я мчал по улицам, где воздух пах бензином,
И в вихре города искал себя, свой век.

И пусть за мной породистые сучки
Бежали вслед в бензиновом чаду,
Я верен был, и ждал я каждой случки
В сладчайшем и малиновом бреду.

Их лай – лишь отголосок суетной погони,
За блеском мишуры, за призраком мечты.
А я в ее глазах, в ее объятьях тонул,
В той неге, что дарила мне лишь ты.
И случки эти – не простой инстинкт, не жажда,
А ритуал, где каждый жест был полон смысла.
Где мир сплетался в танце, словно дважды
Нам предначертано было быть вместе, до конца.
Малиновый рассвет, закат в огне багряном,
Все отражалось в ней, и я в том отражении
Находил себя, свой путь, свой вечный стан,
В плену ее чарующих мгновений.

Я верен был, и мной руководило
Не опасенье потерять постель,
Но нечто длинно, мутно мне твердило:
– Кобель, кобель, кобель, кобель, кобель…

Не страх расстаться с мягким, теплым пледом,
Не страх остаться голодным и простым.
Но голос древний, что шептал мне следом,
Что это – суть моя, мой истинный мотив.
Кобель, как символ верности, как знак
Принадлежности, неволи, но свободы.
Свободы выбирать, быть здесь, а не где так,
И следовать своей судьбе, своей породе.
И в этом повтореньи, в этом эхе,
Я находил покой, немой ответ,
Что я – лишь часть ее, в ее успехе,
В ее игре, в ее волшебный свет.

И в темноте предгрозового сада
Я закрывал блестящие глаза
И понимал, что так оно и надо,
И вдруг переставал себя терзать.

Когда гроза сгущалась над садом,
И молний блеск пронзал ночную мглу,
Я находил в себе покой, как награду,
И принимал свою судьбу, свою игру.
Не нужно было больше споров, дум,
Бессмысленных попыток изменить
Природу, что сплела меня в один клубок
С ее желаньем, с ее вечной нитью.
И в этой темноте, где лишь роса блестела,
Я слышал шепот ветра, шелест трав,
И понимал, что это – жизнь моя, вот это – дело,
И в этой тишине я обретал свой нрав.

И век мой был одним большим событьем,
И, мелко колыхаясь и дрожа,
За нашим ярким, вычурным соитьем
Следила из-за ширмы госпожа.

Мой век – не череда пустых мгновений,
А цельный, яркий, неповторимый путь.
Где каждый шаг, где каждое движение
Было частью целого, не мог свернуть.
И я, дрожа от счастья, от предчувствий,
Следил за ней, за каждым жестом рук,
За тем, как мир изгибался по ее причудствам,
И как она, из-за завесы, видела мой дух.
Она – мой мир, моя вселенная, мой Бог,
И я – лишь тень ее, лишь верный пёс,
Что преданно смотрел, не зная строк,
Лишь чувствуя ее, ее всерьез.

Вадим Калинин.