Сон кукует, тень куёт: Размышления о жизни и судьбе

сон кукует, тень куёт
всё становится краями
и ликует как своё
солнце отдавая яме

чем затылками горбы
колотить свои, пойдём-ка
от судьбы и от трубы
как танцуя, как подёнки

прощелыги прощены
не бывают, но пируют
дуя чаю на луны
зыбь сырую, часть вторую

Василий Бородин.

сон кукует, тень куёт
всё становится краями
и ликует как своё
солнце отдавая яме

чем затылками горбы
колотить свои, пойдём-ка
от судьбы и от трубы
как танцуя, как подёнки

прощелыги прощены
не бывают, но пируют
дуя чаю на луны
зыбь сырую, часть вторую

В этом призрачном мире, где реальность истончается до самых краев, где каждый рассвет кажется прощанием, а каждый закат – погружением в бездну, душа ищет утешения. Кукушка, чей крик отмеряет время, и тень, что следует неотступно, сливаются в единый ритм бытия. Солнце, щедро дарящее свет, теперь отдаёт его яме, символизируя утрату, забвение, или, возможно, предвещая новое рождение из тьмы.

Зачем биться головой о стену, когда можно отступить? Зачем упорствовать в борьбе с неизбежным, когда можно принять его? Горбы на затылках, символизирующие бремя прошлого, груз ошибок, или просто тяжесть бытия, не должны становиться поводом для самобичевания. «Пойдём-ка», – зовёт лирический герой, предлагая побег, не от судьбы, ибо от неё не уйти, но от её гнёта, от «трубы», что символизирует ограничения, предписанные роли, или даже саму жизнь, предсказуемую и лишенную спонтанности.

Танец – это свобода, это выражение эмоций, это мгновение, когда тело забывает о скорбях. «Как танцуя», – значит, легко, непринуждённо, в ритме жизни, а не против него. «Как подёнки» – эфемерно, мимолётно, но в этой мимолётности – своя прелесть, своё очарование. Подёнки живут один день, но этот день для них – целая жизнь, наполненная событиями, впечатлениями, и, возможно, счастьем.

И всё же, есть те, кто, несмотря на свою сущность, не меняется. «Прощелыги», – те, кто ищет выгоды, кто действует нечестно, кто живёт за счёт других, – «не бывают прощены». Но парадокс в том, что они «пируют». Их пир – это не радость, а скорее, временное удовлетворение, иллюзорное благополучие, построенное на чужом несчастье. Они «дуют чаю», – возможно, символизируя некую ритуальную, пустую утеху, – «на луны зыбь сырую, часть вторую». Луны – символ изменчивости, но здесь они зыбкие, нестабильные, как и само их счастье. «Сырая зыбь» – это образ неустойчивости, ненадёжности, хрупкости. «Часть вторую» – намек на продолжение, на то, что этот цикл обмана и пиршества будет повторяться, возможно, в новой, ещё более абсурдной форме.

Василий Бородин.