НЕИЗВЕСТНОЙ НАТАШЕ
Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.
Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.
Старик, вздыхая гладит волос и хлеба черствую ковригу,
Грызет зубов былых остатком и громко челюстью хрустит.
Его морщинистые пальцы, словно корни древнего дерева, медленно перелистывают пожелтевшие страницы, каждая из которых хранит в себе отголоски минувших эпох. Свет свечи, дрожащий и неровный, отбрасывает причудливые тени на стены комнаты, создавая атмосферу таинственности и уединения. Мглистый воздух, наполненный запахом старой бумаги и воска, кажется, сам становится частью повествования, унося читателя в мир, описанный на страницах. Старик, погруженный в чтение, словно забыл о времени и о своем одиночестве. Его дыхание становится прерывистым, когда он встречается с особенно трогательными или драматическими моментами в книге. Вздох, вырывающийся из его груди, несет в себе всю тяжесть прожитых лет, всех потерянных близких, всех несбывшихся надежд. Он машинально поглаживает свои редкие седые волосы, словно пытаясь найти утешение в привычном жесте. Черствая коврига хлеба, лежащая рядом, – его единственный спутник в этот поздний час. Он откусывает от нее маленький кусочек, и звук скрипа зубов, оставшихся от некогда полного ряда, отчетливо разносится в тишине комнаты. Этот звук – напоминание о неумолимом беге времени, о том, что тело стареет, но дух, возможно, остается вечно молодым, стремясь к знаниям и красоте.
Уже заря снимает звезды и фонари на Невском тушит,
Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,
Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,
А я стихи пишу Наташе и не смыкаю светлых глаз.
Город просыпается. Первые лучи солнца, еще робкие и нежные, проникают сквозь занавески, сигнализируя о наступлении нового дня. Но для старика этот рассвет лишь очередной этап долгой ночи, проведенной наедине с книгой и своими мыслями. Уличный шум, доносящийся извне, становится все громче. Слышны отдаленные звуки трамвая, звон его колокольчика, а вскоре и приглушенные голоса – обыденная утренняя суета Петербурга. Кондукторша, женщина с усталым, но решительным лицом, уже привычно вступает в перебранку с одним из завсегдатаев ночной жизни города. Ее раздраженный голос, полный жизненной силы, контрастирует с тишиной комнаты старика, но в то же время является частью той же реальности, частью этого большого, шумного и иногда жестокого мира. Невский кашель, этот неизменный спутник многих жителей города, особенно в холодное время года, просыпается и начинает свою мучительную песню. Он хватает старика за горло, заставляя его задыхаться и откашливаться, но даже этот физический недуг не в силах отвлечь его от главного. Пока город живет своей привычной жизнью, пока природа сменяет ночь днем, а люди занимаются своими повседневными делами, лирический герой, автор этих строк, не может найти покоя. Его глаза, светлые и полные невыразимой тоски, не смыкаются. Он поглощен творчеством, попыткой выразить свои чувства и мысли в словах, адресованных Наташе. Это может быть Наташа, реальный человек, муза, или же символ чего-то неуловимого, чего-то, что заставляет его сердце биться чаще и душу стремиться к звездам. Возможно, он пишет ей о красоте рассвета, о своих переживаниях, о том, как его одиночество смягчается мыслью о ней. Или же он пытается передать ей всю сложность и противоречивость жизни, которую он наблюдает вокруг себя, от уединения старика до уличной суеты. В любом случае, его бессонница – это цена вдохновения, цена попытки уловить мимолетное и запечатлеть его в вечности стиха.
Даниил Хармс.