— болит обол
— на Солнце был
— не заслонил
— обол
река по отраженью пчёл
ведёт травой; обол
упал на дно, и этот Стикс
теперь — река живых
но я бессмертья не настиг
и просто из травы
запутавшегося жука
сажаю на ладонь
и дым бежит издалека:
— твой дом теперь — огонь!
вот
жук и трава
солнце
⠀
Василий Бородин.
— болит обол
— на Солнце был
— не заслонил
— обол
река по отраженью пчёл
ведёт травой; обол
упал на дно, и этот Стикс
теперь — река живых,
где каждый блик — живая весть,
где каждый шорох — зов.
И мне, уставшему от мест,
где нет ни сил, ни слов,
приходится внимать, вбирать
и этот вечный ток,
и эту тень, и этот страх,
и этот боль, и рок.
но я бессмертья не настиг
и просто из травы
запутавшегося жука
сажаю на ладонь.
Его крошечные усики,
дрожащие, как флаги,
трепещут в воздухе, как стих,
что ищет свой эпиграф.
Он — часть большого бытия,
где каждый миг — закон,
где даже крохотная пыль
несёт свой вечный стон.
И этот жук, упавший в пыль,
в траву, густую, как смола,
он тоже часть той жизни, что
уходит, как вода.
И дым бежит издалека:
— твой дом теперь — огонь!
И этот дом, что мне знаком,
где каждый угол — боль,
где стены помнят каждый вздох,
и каждый тихий плач,
он обречён, он обречён
на вечный, жгучий страх.
вот
жук и трава
солнце
и этот дом, что стал огнём,
и этот жук, что в траве,
и этот Стикс, что стал рекой,
и я, что просто жив.
Все это — часть одной большой
и бесконечной игры,
где каждый шаг — шаг в никуда,
где каждый вздох — последний.
Но даже в этой пустоте,
в этом пожаре, в этом дыме,
есть красота, есть свет, есть жизнь,
что продолжает свой полёт.
И этот полёт, этот миг,
он — всё, что нам дано.
И мы должны его ценить,
пока он не погас.
Василий Бородин.