УПРАВДОМ

Управдом показывает чёрно-белое кино. Это не просто демонстрация статичных изображений, а целый ритуал, требующий от зрителя предельной сосредоточенности и самоконтроля. Тот молодец, кто способен высидеть сеанс до конца, не шелестя бумажным стаканчиком из-под попкорна, который так и норовит выскользнуть из рук, не пряча лица, словно стыдясь своего присутствия, подстукивая в такт музыке в фильме, которая, кажется, должна была бы вызывать восторг, но лишь отмеряет время до конца этого испытания: ум-ца-ца, ум-ни-ца. Эта музыка – навязчивый спутник, напоминающий о правилах, о том, как следует себя вести, о невидимой стене, отделяющей тебя от истинного понимания происходящего.

Ни в коем случае нельзя становиться на цыпочки и заглядывать к механикам, тем таинственным существам, что управляют этим миром, словно скрытые кукловоды. Нельзя спрашивать, когда будут мультики, что в данном контексте означает – когда же начнется что-то действительно интересное, что-то, что сможет вырвать из этой монотонной черно-белой реальности. Нельзя выказывать предпочтение цветным кинолентам, ведь это означало бы признать несовершенство предлагаемого зрелища, бросить вызов установленному порядку. Нельзя в темноте звать маму, искать утешения и защиты, словно ребенок, потерявшийся в незнакомом месте. Нельзя курить в зале кинотеатра, ибо дым – это тоже своего рода проявление неповиновения, искажение атмосферы, нарушение чистоты восприятия.

Ни в коем случае нельзя отрывать пуговицы от парадных пиджаков, символов власти и статуса, словно пытаясь лишить их их блеска и значимости. Нельзя переходить дорогу чёрной кошке, поддаваться суевериям, которые, как известно, тоже являются частью установленных правил, хотя и негласных. Нельзя соображать под наркозом, терять контроль над собой, погружаться в измененное состояние сознания, которое может привести к непредсказуемым последствиям. Нельзя стареть, ведь это тоже своего рода нарушение, выход за рамки вечно молодого, идеального образа, который, вероятно, транслируется на экране. Нельзя петь в общественных местах, нарушая тишину и покой других, привлекая к себе нежелательное внимание. Но самое главное – нельзя врываться к механикам и пытаться присобачить к крутящейся плёнке окончание от другого фильма. Это означает попытку вмешательства в ход повествования, желание изменить предопределенный финал, привнести в него что-то свое, несанкционированное. Это акт бунта против самой сути этого кино, против его неизменности.

Надо ли говорить, что я делал всё это. Я был самым невнимательный сопереживающий зритель. Мое сопереживание было настолько сильным, настолько всепоглощающим, что оно превращалось в своеобразное отрицание правил. Я не мог просто наблюдать, я должен был реагировать, даже если моя реакция шла вразрез с предписаниями. За это я был жестоко наказан. Наказание это было не в физической боли, а в искажении самой реальности моего восприятия. Потому я не различаю, что мне приснилось, а что я увидел в ленте. Граница между сном и явью стерлась, как будто весь мир стал одним большим, сюрреалистическим фильмом. И кто все эти люди, мелькающие на экране, или, быть может, мелькающие в моей голове? Зачем они стучатся в мою грудную клетку, словно пытаясь найти выход или, наоборот, проникнуть внутрь? Зачем голосят во мне, наполняя меня шумом и отчаянием, и к чему играют со мной в русскую рулетку? Внутри человеки вместо пуль – в дуле этого игрового пистолета. Они выстреливают в меня и поражают чем-то – начиная от разового минета, мимолетного, поверхностного удовольствия, заканчивая любовью невероятной, всепоглощающей, которая может как вознести, так и уничтожить.

А запрет на забывание – единственный соблюдаемый мной из всех запретов. Это парадоксально, ведь именно забывание могло бы стать спасением от этого бесконечного, мучительного кино. Но я не могу забыть. Я вынужден проживать все эти моменты снова и снова, все эти «выстрелы», все эти эмоции. Если я позволю себе и это, если я забуду, то включу свет в проклятом кинотеатре. Я перестану быть пассивным зрителем, погруженным в темноту иллюзий. Я буду вынужден смотреть на все это в полный рост, в полном свете. Буду улыбаться, как Джим Моррисон: безумно и виновато. Это будет улыбка человека, осознавшего свою роль в этом безумии, принявшего свою вину, но при этом не сломленного. Но вообще-то, мне нравится этот фильм. Да, в нем есть боль, есть страдание, есть искажение реальности, но в нем есть и жизнь, пусть и такая странная, такая непредсказуемая. Есть любовь, есть страсть, есть моменты, которые, несмотря ни на что, вызывают трепет. Давай посмотрим его вместе. Ещё минут десять. И ещё немного – ровно столько лет, сколько нужно. Возможно, в этом бесконечном показе есть свой смысл, своя правда, которую я пока не могу постичь.

Тем более, Управдом раздаёт халявные билеты. Бесплатное зрелище, бесплатное проживание. А на халяву и пожить не страшно. Когда нет платы, нет и ответственности, нет и страха перед последствиями. Возможно, именно в этой бесплатности и кроется ключ к пониманию этого мира, к принятию его таким, какой он есть.

Анастасия Афанасьева.