Всевидящее яблоко: Поэтический взгляд на грешность и искупление

за трассой, осенью умытою,
имея грешных нас в виду,
глазное яблоко забытое
висит в поруганном саду.

где дачи черные косматые
минирует иероним,
оно качается, усматривая
всю нашу мерзость перед ним.

Оно – безмолвный страж, свидетель нелицеприятный, повисший над опустевшими заборами, где некогда цвели розы и смеялись дети. Теперь лишь ржавые петли, покосившиеся навесы и одичавшие плодовые деревья напоминают о былом. Здесь, среди зарослей крапивы и бурьяна, где даже солнце кажется тусклым, этот символ всевидящего ока пронзает своим взглядом самые потаенные уголки нашей души.

и нам, увиденным пронзительно
до перепонок естества,
становятся стыдны разительно
одежды наши и слова.

Да, наши одежды, столь тщательно подобранные, чтобы скрыть истинное, наши слова, призванные обмануть и затуманить, – все это теперь кажется жалким и нелепым под этим неумолимым взором. Стыд, подобный жгучей крапиве, обжигает, раскрывая всю фальшь, всю пустоту наших стремлений. Мы чувствуем себя обнаженными, незащищенными перед этой всепроникающей истиной, которая не знает компромиссов.

и эта местность недалекая
стоит осоловев трикрат,
как бы рассеянно алёкая
в неподключенный аппарат.

Осоловевшая, замерзшая, эта земля, столь близкая и одновременно чужая, словно забытый сон, дремлет в осенней дымке. Ее пейзаж – это отражение нашей собственной апатии, нашей неспособности к действию. Она, как забытый телефон, не принимает сигналов, не отвечает на зов, погруженная в собственное, невыразимое горе. Серость неба сливается с серыми крышами, с серыми мыслями, образуя единое, унылое полотно.

ей что-то ласковое помнится,
но не светлит ее лица,
и каторжною песней полнятся
ее режимные леса.

Что-то доброе, светлое, возможно, воспоминание о теплых летних днях, о смехе, о жизни, что кипела здесь когда-то, – все это теперь лишь бледная тень, неспособная осветить ее поблекшую, усталую сущность. Леса, некогда полные тайн и шепотов, теперь звучат как каторга, как обреченная песня, отражающая тяжесть бытия, безрадостность существования. Каждый шорох листвы, каждый скрип ветки – все это лишь подтверждает безысходность.

пока у поворота зяблого
на юрьев-польский и киржач
висит всевидящее яблоко
и среднерусский длится плач.

И так, на этом перекрестке дорог, ведущих в места, символизирующие древность и скорбь, продолжает висеть это вечное око, напоминая о нашей греховности, о несовершенстве нашего мира. Плач, этот протяжный, среднерусский плач, не смолкает, он пронизывает все вокруг, эхом отзываясь в наших сердцах, напоминая о неизбежности страдания и о вечном поиске искупления. Это не просто пейзаж, это метафора нашей общей судьбы, нашего вечного пути сквозь осень жизни.

Дмитрий Гаричев.