ЯПОНСКИЕ БЛАТНЫЕ ПЕСНИ

совершенно потрясающая новая для меня музыка —
японские тюремные песни
передают по какому-то интернет-радио

Это открытие стало для меня настоящим откровением. Я всегда считал, что японская музыка — это прежде всего мелодичный джей-поп, шумные рок-группы или, может быть, медитативные саундтреки к аниме. Но вот, совершенно случайно, наткнувшись на трансляцию малоизвестной интернет-станции, я услышал нечто совершенно иное, нечто, что мгновенно завладело моим вниманием и воображением. Это были японские тюремные песни, или, как их иногда называют, «кандзи ута» (kanji uta), песни, рожденные в стенах мест заключения.

По своей сути, это жанр, который, возможно, не имеет прямых аналогов в западной культуре, хотя и перекликается с традицией блатного шансона или даже некоторых форм рабочего фольклора. Но здесь, в японском контексте, он приобретает совершенно уникальное звучание, окрашенное спецификой японского менталитета, эстетики и, конечно же, суровой реальностью тюремного быта. Эти песни — это не просто жалобы на судьбу или криминальные байки. В них есть своя поэзия, своя философия, своя система ценностей, часто окутанная метафорами и символами, понятными лишь тем, кто прошел через подобный опыт.

Я слушал эти песни, пытаясь уловить их смысл, и мне повезло найти частичный перевод одной из них, выполненный Л.С. Этот перевод, хоть и неполный, открывает дверь в этот удивительный мир.

частичное содержание одной из песен в переводе Л.С.:

этой зимой из волшебного леса прискачет ко мне белый заяц
засмеётся и загрызёт охрану
и поведёт меня в ямагути к маме
мама приготовит простой томаго

Этот образ — белый заяц, приходящий из волшебного леса, — поражает своей наивностью и одновременно силой. Это не просто символ надежды, а скорее действующее лицо, способное изменить реальность. Заяц, который «загрызёт охрану», — это метафора освобождения, прорыва сквозь стены, которые кажутся непреодолимыми. Это акт неповиновения, воплощенный в образе милого, но могущественного существа. Ямагути — это, вероятно, название города или префектуры, место, где находится дом матери, символ тепла, заботы и возвращения к нормальной жизни. А «простой томаго» — японский омлет — это символ домашнего уюта, простых радостей, которые кажутся недостижимыми в тюремных условиях. Это блюдо, знакомое каждому японцу с детства, олицетворяет собой прикосновение к прошлому, к той жизни, которая была до заключения.

пальцы не отрастут
не исчезнут со спины наколки
но внутри затянутся раны
рассосутся шрамы

Эти строки говорят о принятии реальности, о понимании того, что некоторые последствия прошлого невозможно изменить. Отсутствие пальцев (возможно, как результат наказания или несчастного случая) и наколки на спине (часто ассоциирующиеся с якудза или тюремной субкультурой) — это физические знаки, которые останутся навсегда. Но главное здесь — это внутреннее исцеление. «Затянутся раны», «рассосутся шрамы» — это метафора душевного восстановления, обретения покоя и прощения, даже если внешние признаки пережитого остаются. Это говорит о стойкости человеческого духа, о способности к внутреннему росту и трансформации, даже в самых неблагоприятных условиях.

парень
не грусти
жди зимнего зайца

Последние строки — это обращение к самому себе или к другому заключенному, прямое напутствие, призыв не отчаиваться. «Зимний заяц» здесь вновь выступает как символ грядущего освобождения, как обещание лучшего будущего. Это напоминание о том, что даже в самой темной ночи есть рассвет, и что нужно лишь дождаться его.

Эти песни, несмотря на их мрачную тематику, несут в себе не только боль и отчаяние, но и удивительную силу духа, надежду и глубокую человечность. Они открывают окно в мир, который обычно скрыт от глаз общества, и позволяют услышать голоса тех, кто находится за решеткой. Это музыка, которая заставляет задуматься о природе справедливости, о цене ошибок и о неистребимой жажде свободы и искупления.

Фёдор Сваровский.