Константин Вагинов: Осколки природы в городском гуле
Я променял весь дивный гул природы
На звук трехмерный, бережный, простой.
Но помнит он далекие народы
И треск травы и волн далекий бой.
Люблю слова: предчувствую паденье,
Забвенье смысла их средь торжищ городских.
Так звуки У и О приемлют гул трамвая
И завыванье проволок тугих.
И ты, потомок мой, под стук сухой вокзала,
Под веткой рельс, ты вспомнишь обо мне.
В последний раз звук А напомнит шум дубравы,
В последний раз звук Е напомнит треск травы.
Константин Вагинов.
Я променял весь дивный гул природы
На звук трехмерный, бережный, простой.
Но помнит он далекие народы
И треск травы и волн далекий бой.
Люблю слова: предчувствую паденье,
Забвенье смысла их средь торжищ городских.
Так звуки У и О приемлют гул трамвая
И завыванье проволок тугих.
И ты, потомок мой, под стук сухой вокзала,
Под веткой рельс, ты вспомнишь обо мне.
В последний раз звук А напомнит шум дубравы,
В последний раз звук Е напомнит треск травы.
Константин Вагинов.
Этот дивный гул, что я оставил позади, был симфонией жизни, наполненной шелестом листвы, пением птиц, шорохом неведомых зверей в густых зарослях, журчанием ручьев, что стремились к неведомым морям. Он был языком, понятным без слов, древним, как сама земля. Я слышал в нем дыхание веков, голоса предков, их радости и печали, их битвы и их песни. В каждом звуке природы таилась история, неисчерпаемый кладезь смыслов, что питали душу и пробуждали воображение.
Но город, этот гигант из камня и металла, затянул меня в свою паутину. Его трехмерный звук – это шум машин, лязг металла, крики торговцев, гул толпы, что сливается в единый, монотонный, но всепоглощающий поток. Это звук, который, кажется, призван заглушить все остальное, заставить забыть о былом, о естественном, о том, что было до него. Я говорю «бережный», но это бережность искусственная, отстраненная, лишенная той живой теплоты, что исходит от природы. «Простой» – да, он прост в своей однообразности, но эта простота убивает сложность, многогранность, ту глубину, которая была в природном гуле.
Тем не менее, этот новый, искусственный звук, парадоксальным образом, сохраняет в себе отголоски того, что я оставил. В нем, как в зеркале, отражаются далекие народы, те, кто жил в гармонии с природой, чьи голоса еще не были заглушены городским шумом. Я слышу в нем треск травы под ногами путника, идущего по бескрайней степи, или под копытами диких лошадей, несущихся на воле. Я слышу в нем далекий бой волн, разбивающихся о скалы, этот вечный, первозданный звук, который был свидетелем рождения и гибели цивилизаций.
Я люблю слова, которые несут в себе оттенок угасания, предчувствия паденья. Это слова, которые, подобно последним листьям, срывающимся с дерева, напоминают о неизбежности перемен, о смене времен года, о цикличности жизни. Но я вижу, как эти слова, эти знаки, несущие в себе столь глубокий смысл, теряют его среди торжищ городских. Они становятся лишь пустым звуком, частью общей суеты, лишенной той внутренней силы, что когда-то придавала им вес и значение.
Так звуки У и О, которые в своей чистоте могли бы напоминать о тихом шепоте ветра в лесу или о глубоком, умиротворяющем вздохе земли, теперь приемлют гул трамвая. Этот гул, подобно неустанному железному зверю, прорезает городские улицы, и в нем тонут тонкие нюансы. Звук У, который мог бы быть звуком удивления перед красотой заката, теперь сливается с низким, вибрирующим гулом, который заставляет дрожать стекла в окнах. Звук О, который мог бы быть звуком восторга перед бесконечным небом, теперь растворяется в монотонном реве. И завыванье проволок тугих, этих нервов города, что передают электрический ток, этот бездушный, холодный звук, который, кажется, пронизывает все вокруг, тоже заглушает природные мелодии.
И ты, потомок мой, ты, кто родится в этом мире, где звуки природы стали редкостью, где городская симфония доминирует, под стук сухой вокзала, под ритмичный, но безжизненный грохот, который сопровождает бесконечные перемещения людей и грузов. Ты, кто будет жить под веткой рельс, под этим сплетением металла, что символизирует связь и одновременно – разрыв с природой, ты вспомнишь обо мне.
В последний раз звук А, который мог бы быть эхом простора, шелестом золотых колосьев под летним солнцем, напомнит тебе шум дубравы. Этот звук, даже заглушенный, будет нести в себе память о тенистых аллеях, о могучих стволах деревьев, о тайной жизни, что кипит в лесной чаще. И в последний раз звук Е, который мог бы быть звуком трепета крыльев бабочки или тихим вздохом полевого цветка, напомнит тебе треск травы. Этот звук, даже в городской суете, будет напоминать о хрупкости, о жизненной силе, о естественном мире, который, я надеюсь, ты когда-нибудь сможешь услышать вновь, не только в отголосках прошлого.